его левая нога перестала дрожать, и даже дрожь в руках почти полностью исчезла.
Судя по всему, от бомбы Гитлер не погиб, но пострадал.
Составляя специальный меморандум в начале октября 1944 года, Морелль отметил собственные комментарии Гитлера по этому поводу: “Он говорит, что время после 20 июля было худшим в его жизни. Он сражался и выиграл героическую борьбу, подобной которой никто, ни один немец, никогда не сможет себе представить. Несмотря на самые мучительные боли, слабость и тошноту, о которых он никогда никому не говорил ни слова, даже когда его спрашивали, он держал себя в руках и боролся со всем этим с железной решимостью и энергией.
“Часто, по его словам, он подвергался опасности пасть духом, но одной лишь силой воли ему всегда удавалось преодолеть своё состояние”.
Состояние здоровья самого Морелля ухудшилось. В начале 1942 года у него произошёл крупный скандал, вызвавший, как он сам это описал, “лобное кровоизлияние”.
С тех пор его мышцы легко уставали, а позже, в 1942 году, у него начались серьёзные проблемы с сердцем.
"У меня был первый серьезный приступ стенокардии после неудачного авиаперелёта, – писал он два года спустя профессору Веберу, – с Т11, который некоторое время оставался сильно отрицательным, а затем снова нормализовался. Открытие QRS постепенно становится всё больше”.
В начале мая 1944 года Морелль на несколько дней заболел, и ему пришлось вызвать из Берлина своего ассистента, доктора Рихарда Вебера. В июле или августе у него случился ещё один небольшой сердечный приступ.
Сопровождавшие его врачи Брандт и Хассельбах бессердечно воспользовались его недомоганием и плели против него интриги.
Зависть была мощным стимулом. Хотя Хассельбах находился в окружении Гитлера с 1936 года, его вызывали только один раз, после взрыва бомбы 20 июля.
Другие врачи охотно поддержали эту кампанию против Морелля. В 1943 году ведущий мюнхенский врач посетил главу здравоохранения рейха, доктора Леонардо Конти, и умолял его выступить против методов лечения Морелля, особенно против многочисленных уколов. Клинический опыт, накопленный в мюнхенских больницах, показал, что это вредно, возможно, даже смертельно.
Предположение Гитлера о том, что Морелль проводил новаторские исследования, было встречено издевательским смехом экспертов.
Откуда, спрашивали они, у него будет время следить за последними достижениями, не говоря уже о проведении значимых исследований?
Но вся эта интрига ни к чему не привела.
Когда дело дошло до критической ситуации, Гитлер уволил Хассельбаха и Брандта.
”Попытка избавиться от доктора Морелля, – напишет Ассманн, – силой, как и все остальные, провалилась, потому что он был нужен Гитлеру. Гиммлер, Борман и весь окружавший Гитлера персонал, а особенно Брандт и Хассельбах, были хорошо осведомлены о сомнительном качестве терапии Морелля и несколько раз пытались избавиться от него. Гитлер и слышать об этом не хотел”.
После того, как интрига врачей против Морелля не сработала, они попытались добиться его увольнения из-за так называемого дела о таблетках от метеоризма. 26 октября 1944 года Морелль самодовольно писал шефу кинематографии рейха группенфюреру СС Хансу Хинкелю: “Думаю, могу похвастаться тем, что мой шеф всегда доволен своим врачом. Снова и снова я слышу от него только самые высокие похвалы”.
Позже Морелль утверждал, что врачи изо всех сил пытались засунуть его голову в петлю. Брандт, несомненно, утверждал, что Морелль систематически, возможно, даже намеренно, отравлял фюрера стрихнином под видом таблеток от метеоризма, которые тот принимал при печально известных болях в эпигастрии.
Можем ли мы теперь с уверенностью сказать, что было причиной этих болей? Хассельбах пришёл к выводу, что они, должно быть, были вызваны каким-то неврозом, поскольку в противном случае “совершенно неподходящие и бесполезные лекарства” Морелля вряд ли принесли бы какое-то облегчение.
Несмотря на военный крах во Франции, Гитлер начал готовить войска в конце лета 1944 года к контрнаступлению в Арденнах – последнему удару, который во второй раз “сокрушит” британскую армию; после этого он нанесёт смертельный удар Красной Армии.
В решающий момент планирования военной судьбы Германии Гитлера сразила желтуха. Он был прикован к постели, точно так же, как и в августе 1941 года. По словам сотрудников, он апатично смотрел в потолок, потеряв всякий интерес к происходящему.
Со временем он тоже оправится от этой желтухи.
Некоторое время после этого его легендарные умственные способности оставались при нём: всеобъемлющий банк памяти; дар извлекать суть из любого сообщения; гипнотическое воздействие на других.
Но по мере того, как тьма поражения сгущалась над Берлином, и по мере того, как бремя принятия решений возрастало, зловещая дрожь в руках и ногах возвращалась.
Жалобы Гитлера на нервозность никогда не покидали его, и неудивительно. 30 октября Морелля срочно вызвали в 06:00 в бункер Гитлера.
“Фюрер сказал, что работал всю ночь, – писал он, – и ему пришлось принять очень трудное решение, в результате которого он был очень взвинчен. Беспокойство нарастало в нём всё больше и больше, пока внезапно, как это всегда бывает, когда он действительно сильно волнуется, его желудок не скрутило болезненной судорогой”.
И снова профессор быстро приготовил комбинированную инъекцию эупаверина и юкодала, но внутривенная инъекция была нелёгкой из-за многочисленных шрамов от уколов в последние месяцы.
Он “снова обратил внимание на необходимость дать венам немного отдохнуть”.
3 ноября Морелль заметил, что дрожь в левой ноге и руках Гитлера становится всё более выраженной.
– После 20 июля, – настаивал Гитлер, – эта дрожь внезапно прекратилась. Но теперь она снова началась, и даже сильнее, чем раньше.
Морелль объяснял это постоянным напряжением и раздражением.
Гитлер спросил:
– Как можно её вылечить?
Морелль ответил:
– Миром и покоем! Держитесь подальше от споров!
Более того, он добавил, что Гитлер мог бы попробовать электротерапию или водные процедуры. Но, как обычно, Гитлер хотел быстрых и простых решений.
– Есть ли какое-нибудь лекарство или укол, которым вы могли бы меня от этого вылечить? – спросил он.
– Витамин В и никотинамид, – ответил Морелль, – а также транквилизаторы. Но если будете ими злоупотреблять, они всё испортят, – он добавил: – Что бы тут не помешало, так это массажи!
Он знал, что нет никакой перспективы передать Гитлера в руки массажиста.
Логика, должно быть, подсказывала Гитлеру, что войну уже не выиграть.
Его верная секретарша Криста Шредер спросила у него однажды декабрьским днём 1944 года:
– Мой фюрер, мы проиграли, не так ли?
Он помотал головой, ничего не ответив. Там, где логика больше не помогала, его продолжала вдохновлять слепая вера. Почему ещё Провидение пощадило его 20
