Пистолет исчез.
Он в ужасе отпрянул, как будто ожидал, что на него будет направлен заряженный пистолет, но обнаружил только пустоту. Перед его глазами все исчезло, как фата моргана, и прошло немало времени, прежде чем Бродка осознал, что ему страшно. Его обуревало смешанное чувство бессильной ярости, беспомощности и страха; он боялся, как ребенок, и ему очень хотелось убежать от этого кошмара, сделать так, чтобы событий последних дней никогда не происходило.
После его возвращения из Америки слишком много всего случилось — так много, что это выбило из колеи даже такого уравновешенного мужчину, как Бродка.
Спустя некоторое время он пришел в себя и принялся бесцельно копаться в ящичках и коробках. Никаких документов, никаких писем. Казалось, в жизни его матери имели значение только выписки из банковских счетов и банковские операции. Бегло просмотрев бумаги, Бродка обнаружил счета более чем на миллион. Но еще больше его смутила другая находка — ключ с двойной бородкой, какой используется для абонентных сейфов.
Александр с любопытством рассмотрел его и сунул в карман. Затем потушил свет и вышел из загадочной квартиры.
Банк, в котором мать хранила сбережения, как выяснилось из документов, находился неподалеку, на той же улице. Директор банка, молодой карьерист в безупречном антрацитовом двубортном костюме (вероятно, даже аттестатном), тщательно проверил документы Бродки. Именно он подтвердил, что у Клер Бродки в банке было несколько счетов и один абонентный сейф. Из разговора об имущественном положении его матери Бродка узнал, что дом, в котором находилась ее квартира, принадлежал ей самой и каждый месяц приносил двадцать тысяч марок. Он единственный наследник? Когда Бродка ответил утвердительно, двубортный счел себя обязанным поздравить его и выразил надежду, что налоговая инспекция не обойдется с ним слишком сурово. Несмотря на чересчур показную вежливость, банкир решительно отклонил просьбу Бродки открыть абонентный сейф. Для этого — а также для доступа ко всем счетам — ему сначала нужно увидеть документ, подтверждающий права Александра Бродки на наследство. Впрочем, добавил директор банка, эту бумагу быстро и без проблем ему выдаст суд по наследственным делам.
«Быстро и без проблем» превратилось в процедуру, которая длилась целый день. С документом в кармане Бродка на следующее утро снова пришел в банк на Принцрегентштрассе.
Сколько денег он предполагает снять, поинтересовался услужливый директор банка, который не скрывал своего удивления, когда Бродка ответил, что вообще не собирается снимать деньги. Это, заявил изумленный директор, весьма необычно для подобного случая. Вероятно, большинство наследников, с которыми он встречался, для начала снимали немало средств.
Нет, ответил Бродка, ему просто хочется проверить содержимое абонентного сейфа, ничего более. При этом он делал вид, будто знает, что находится в сейфе.
Они вместе спустились в полуподвальный этаж, где директор банка отпер решетку и проводил Бродку к железной стене с множеством абонентных сейфов. Перед номером 747, расположенным на уровне груди, он остановился, вставил ключ в замок и открыл дверцу. Затем банкир тактично удалился в комнату перед решеткой, где присел за пустой письменный стол и, отвернувшись, стал ждать.
Бродка вынул из ящика кассету и открыл крышку своим ключом. Он чувствовал, как у него дрожат руки. Он не имел ни малейшего понятия о том, что могла держать мать под замком. Возможно, украшения — из страха перед ворами — или какие-нибудь документы, которые никто не должен был видеть?
Но он был разочарован. В кассете лежала только старая фотография размером с открытку, пожелтевшая и потертая. На фотографии была его мать, нежно обнимавшаяся с мужчиной. Что касается Клер Бродки, то на фотографии ей было около двадцати лет, мужчина выглядел немного старше.
Мужчину Бродка не знал, никогда не видел, но не сомневался в том, что он был его отцом. Александру показалось, что мужчина выглядит не очень хорошо, но фотография, сделанная, очевидно, в пятидесятых годах, была сильно потерта. Какое-либо сходство уловить было трудно.
Почему же, ради всего святого, спрашивал себя Бродка, мать хранила эту фотографию в сейфе? Он внезапно почувствовал, что банкир, по-прежнему сидевший за письменным столом, наблюдает за ним, и попытался скрыть свою взволнованность. Положив фотографию обратно в кассету, Бродка запер ее и подал знак директору банка, что он закончил.
Последующие дни Бродка занимался тем, что пытался пролить свет на свое прошлое — прошлое, которое до сих пор мало интересовало его. Наоборот, он постоянно гнал от себя мысли о своем происхождении, словно думать об этом было чем-то грязным и запретным. По крайней мере, мать культивировала в нем именно такое ощущение. Но чем дольше Александр размышлял о своем детстве, которое прошло по большей части в интернате, тем яснее понимал, как же плохо он знал свою мать. Вместе с тем он осознавал, что попытки выяснить хоть что-нибудь о том времени просто-напросто обречены на неудачу.
Все эти годы он обходился без прошлого. Он рано понял, в чем заключается его талант, и уже в четырнадцать лет четко знал, чего хочет. Теперь он достиг всего, несмотря на то что ему никто не помогал. И вдруг ни с того ни с сего неизвестное прошлое настигло его. Безразличие и беспечность Бродки сразу же превратились в противоположности. Казалось, что он преследует сам себя, словно пытается поймать собственную тень.
Конечно, нельзя сказать, что значительное состояние его матери пришлось некстати. Деньги — это свобода. А для Бродки свобода заключалась в том, чтобы не браться за любой заказ, не быть вынужденным зарабатывать деньги, а иметь возможность их заработать. Он мог бы делать только те фоторепортажи, которые его интересуют, — не важно, найдется ли журнал, который захочет их опубликовать. И все же он охотно отказался бы от этой вновь обретенной свободы, лишь бы не было жутких событий последних нескольких дней.
Бродка уже не чувствовал себя в безопасности в своей расположенной высоко над крышами города квартире, где за все эти годы скопилось немало различной мебели. Даже прекрасный вид на Альпы, открывающийся с террасы на плоской крыше, теперь казался ему мрачным. Он знал, что кто-то в его отсутствие пробрался в квартиру и стер записи на автоответчике. Понимая, что этот кто-то вторгся в его интимную сферу, Бродка как будто потерял контроль над своей жизнью. Он сменил замок, но сказать, что после этого стал чувствовать себя увереннее, не мог. Его пугал даже телефон.
Когда же ему позвонил Дорн, главный редактор «Ньюс», и предложил сделать репортаж в Вене, Бродка согласился. Заказ его порадовал, ибо в нем он увидел возможность хотя бы на несколько дней вырваться из чертовой круговерти, в которой, как ему казалось, он очутился.
Глава 3
Есть города, которые нуждаются в совершенно определенном времени года, чтобы показать свою красоту. Риму нужна весна, летом город отвратителен. Зато Лондон раскрывает всю свою прелесть только летом. В Праге красивее всего осенью, а в Каире — зимой.
