Торопыги! Им это дело вовек не раскрыть! Глухарь светит!
7
Андрей Крымов приехал на пересечение улиц Алексеевской и Льва Толстого заранее. Рядом с ним сидела рыжеволосая Кассандра. Она была грустна, словно собиралась попрощаться с чем-то важным. Так оно и было.
Царила ранняя весна. Слепило яркое солнце. Тяжелый снег быстро сходил с крыш под щедрыми мартовскими лучами. А ведь скоро будет апрель – и город совсем зальет, целые реки побегут с великих холмов к Волге. Но пока что – неутомимая капель круглые сутки, ломкий лед и мягкие проталины под ногами. И хорошее настроение, потому что постылая зима ушла и мир становится новым.
– Почему мы не отбили этот дом? – спросила Кассандра. – У этих варваров? Это ведь исторический памятник?
– Варвары все решили между собой, – ответил Крымов. – Им нужен новый небоскреб на этом месте – и они построят его во что бы то ни стало. Снесут еще пяток ветхих домов вокруг, расселят жителей по окраинам, и дело в шляпе. Выйдем? Курить хочу.
Они вышли из его старого «Форда», хлопнув дверцами. Крымов закурил свое неизменное «Мальборо». Так они и стояли по обе стороны автомобиля, глядя на давно осиротевший особняк промышленницы Смолянской. С мертвыми окнами, наглухо забитыми дверями и дырявой крышей башни, над которой когда-то парила жестяная ласточка.
Подумать только, в этом доме не так давно они прятались от самой Снежной королевы!
Скоро к особняку подъехал страшного вида черный драглайн с шар-бабой, за ним – рыжий экскаватор и серый, цвета асфальта, бульдозер, злой и юркий, как пуля со смещенным центром. За ними появились два вальяжных грузовика, чтобы замести следы. Циничная криминальная компания.
– Да это звероящеры какие-то, – сказала Кассандра. – Жуть, правда?
– Хочешь, закрою тебе глаза и уши? – спросил Крымов. – Чтобы ты ничего не видела и не слышала? Как тогда, во время грозы?
– Нет, я буду смотреть, – честно ответила девушка.
Андрей совсем уж печально вздохнул.
– Что? – спросила она.
Он даже поморщился:
– Мне жалко изразцовую печь!
– А я тогда унесла ее кусочек, – вдруг призналась Кассандра. – Отковыряла. Блестящий кусочек изразца.
– Да ладно?
– А вот и не ладно, – сказала она. – От уголка сердца, когда Метелица уже ушла. А вам ничего не сказала.
Крымов усмехнулся.
– Признайся, надеялась, что этот кусочек магический? Принесет тебе особые способности? Честно скажи…
Улыбка так и рвалась с губ Кассандры.
– Да, надеялась.
– Ладно. И как?
– Все еще жду эффекта.
Андрей рассмеялся:
– Класс! Ты и так немного сумасшедшая, а теперь третий глаз тебе обеспечен.
– Я не против, – пожала плечами девушка.
Работа началась – улица загудела. Драглайн разбивал шар-бабой кирпичные стены дома, сложенные на века, юркий бульдозер разгребал эту свалку, а экскаватор забрасывал осколки прошлого в кузова грузовиков. Пространство для новой многоэтажной застройки освобождалось стремительно.
– Как ты думаешь, она еще вернется в наш мир? – морщясь от назойливого шума, спросила Кассандра. – Метелица? Когда-нибудь?
– Уверен в этом. У нас она нашла то, чего в ее мире не было. Любовь. Трудно быть богом, да?
– Не пробовала и не хочу, – улыбнулась его рыжеволосая спутница.
Крымов облокотился о капот автомобиля, интригующе прищурив глаз:
– Ну что, поедем ко мне домой? Утолять жажду?
– Ага, – плотоядно кивнула она. – Я уже проголодалась.
Его глаз все так же оставался прищурен.
– Солянка с копченостями и целая сковорода котлет с жареной картошкой нас примирят с действительностью. – Крымов щелчком пальцев отправил окурок далеко в тающий снег, и тон его сразу изменился: – Зря я пустил старика за плиту – он почувствовал себя хозяином в моем доме. – Детектив открыл дверцу автомобиля. – Его теперь не выгонишь. Говорит, Франсуа Ватель триста лет назад учил его готовить знаменитый «горшочек короля», а Огюст Эскафье – сервировать стол. Ты ему веришь?
– Да кто его знает? – тоже открывая дверцу, рассмеялась Кассандра. – А если правда? Нет, – она замотала головой, – я Антону Антоновичу верю. Ну сам подумай, зачем ему сочинять такие небылицы?..
Татьяна Устинова. Святочный рассказ
Наташка всегда была особенно несчастна. Всем как-то счастья недоставало, но ей – совсем. Родители развелись, когда ей было лет двенадцать, наверное. Папаша, человек на людях тихий и интеллигентный, приходил с работы домой, немедленно напивался и превращался в скота и садиста, но тихого такого садиста, чтоб не узнали соседи. Наташку и ее сестру он мучил и тиранил, оскорблял и унижал и маму мучил и унижал. Они – все трое – никогда никому и ни в чем не признавались, берегли честь семьи и папаши. Нет, мы видели, что девочки все время чем-то удручены, как задавлены гирей, тихие какие-то, не смеются, не визжат, не шушукаются, а только молчат и читают. Какие-то странности мы тоже замечали – вроде ожогов или оторванных манжет, затем наспех пришитых, – но, разумеется, не придавали этому значения. Мало ли что! Девочки из хороших семей и должны постоянно читать и ходить на музыку, а не глупо хихикать во дворе с подружками или, еще хуже, с кавалерами!.. А манжеты, может, сами оторвались.
Мама Наташки преподавала в университете русскую историю, и, видимо, из истории и литературы ей было известно, что «долюшка русская, долюшка женская, вряд ли труднее сыскать», и терпела долго. Но все же развелась.
Развод получился аховый – съезжать папаше было некуда и незачем, и он остался в квартире. Отныне одна комната в хрущевке принадлежала маме и девочкам, а другая – папаше. Кухня, стало быть, общая, коридор и «санузел совмещенный» тоже в коммунальном пользовании. Тихий садист папаша по поводу развода не слишком переживал. Он ходил на работу, приходил, напивался, и все продолжалось точно так же, как было. Потом он стал приводить на свою законную жилплощадь малознакомых друзей и подруг, подобранных по дороге с работы, и жизнь девчонок окончательно превратилась в долгую дорогу в ад.
Наташка неистово училась. Она понимала, что если кому и удастся спасти сестру и маму, то только ей. Мама к тому времени совсем расклеилась, стала подолгу болеть, пропускать работу. Болела она в сквере на лавочке, потому что дома веселились бывший супруг-садист и его малознакомые друзья. У нее не осталось сил бороться, у мамы. Не осталось сил ни на что. У нее и желаний никаких не осталось! Единственное, чего ей до сих пор хотелось, – иногда и даже довольно часто она рассказывала об этом Наташке и ее сестре, – это большой белый зонт.
Большой белый зонт – очень глупая и ненужная вещь. Куда его денешь, куда с ним пойдешь, если с небес льется вовсе не хрустальная дождевая вода, а грязь и копоть! Как можно купить себе белый зонт – на один дождь, на один раз?
Да и в транспорте его сломают моментально! Наташка, ее сестра и мама живут так, что в метро нужно садиться на конечной станции. Кто не садился в утреннее московское
