Старик вывел их наружу, на мягкую влажную траву. В зелени стрекотали сонмища сверчков. Психиатр схватил My на за плечо:
– Сюда.
Он подвел Муна и девочку к веревке, привязанной к дереву; она была натянута горизонтально на высоте в половину человеческого роста.
– По этой дороге пройдете через город. Скоро полночь, к утру будете на автостраде. Пожалуйста, уходите.
Одежда на Муне промокла от пота; под натиском ветра он задрожал. Он вспомнил автостраду, машину, которую оставил на окраине туманного города, а в багажнике той машины полным-полно всякой снеди и воды, и тут он подумал, что девочка, которую он держит за руку, – вовсе не его дочь.
– Хаос, ну пошли, – тихо сказала Мелинда.
Хаос дотянулся до веревки, повернулся и зашагал по траве на звуки шагов психиатра. Настиг его и схватил за шиворот у самой двери – для этого пришлось пуститься бегом.
– Чем это я душу травлю твоей Элайн?
– Самим твоим существованием, жуткое ты создание! Отцепись!
Хаос еще крепче сжал ворот:
– Объясни. Психиатр застонал:
– Ты что, не понимаешь сон?
– Нет.
– Со дня катастрофы… – он жутко закашлялся, – ..нам снится одна зелень. Не только горожанам, но и нам тут, на холме. Даже тем, кто на очистке работает. Большинству снится Элайн, ее голос, снится, как она с нами разговаривает, успокаивает… всегда так было! Понимаешь? И тут вдруг твоя девчонка да тот гнусный толстяк из пустыни! Первый наш визуальный сон за много лет. Для тех, кто в зелени живет, это вообще первое зрелище после катастрофы.
– Ну и что?
– А то! Элайн чувствует: если мы в снах будем видеть, то уже не сможем терпеть зелень.
– Она считает, что визуальный сон – моя вина?
Это и есть твоя вина. Нет. Сны – из-за Келлога. Он меня преследует.
Психиатр хихикнул:
– Как скажешь. Но раз он с тобой пришел, то с тобой и уйдет.
Хаос молча отпустил ворот старика. Психиатр буркнул что-то себе под нос.
– Бессмыслица какая-то, – сказал Хаос. – Зелень – не проблема. Достаточно отойти на несколько миль…
– Зелень – везде, – сказал психиатр. – Это ты – бессмыслица.
– Чего же тогда боится Элайн? Если я – бессмыслица, то чем я опасен?
– Элайн не боится, – сказал психиатр. – Она в ярости. Это я боюсь. Ты – ошибка, чья-то ужасная ошибка, кем бы ты там себя ни мнил, и ты должен отсюда убраться. Туда, откуда пришел, в поганую пустыню из сна.
– Я уберусь, – пообещал Хаос, – но не туда.
– Какая нам разница куда? Может, вообще сгинешь, едва мы тебя забудем.
Разговор начал действовать Хаосу на нервы.
– Нельзя жить, как вы живете. Топтаться на месте в непроглядном тумане.
– А я и не топчусь, – возразил психиатр. – Я работаю в Белом Уолнате. Но если б и не работал, все равно предпочел бы зелень пустыне с вонючими бешеными скотами.
Хаос повернулся и отыскал дерево, подле которого стояла, держась за веревку, Мелинда.
– Я просто хотел сказать, что ваш подвиг никому не нужен. Можешь так и передать Элайн.
– Прошу прощения, мой маленький несимпатичный дружок, – ответил психиатр, перебирая ключи в звенящей связке, – но Элайн не слушает голоса из снов. Она их создает. – Зашипел воздушный шлюз. – Спокойной ночи.
Они брели всю ночь. Сначала веревки-проводники довели их до города, затем – по улицам – до скоростной трассы. Люди навстречу не попадались, только бродячий пес учуял путников, когда они спускались с холма, и тащился за ними по всему городу. Невидимый в зелени, он семенил позади, принюхивался к следам и лишь на автостраде повернул восвояси. Веревка закончилась у брошенной бензоколонки. Хаос и Мелинда пробрались между домами и поднялись по скату дорожной развязки. На автостраде, в стороне от деревьев, сразу затих стрекот сверчков и заметно похолодало. Они вышли на травянистую разделительную полосу и зашагали навстречу ветру.
Из зелени они выбрались перед самым рассветом. Непроницаемый туман внезапно приобрел объемность; они поднимали руки и видели в дымке шевелящиеся пальцы. Через минуту они взглянули друг на друга и улыбнулись. Вскоре появились звезды.
Затем впереди осветились вершины гор. Хаос и Мелинда повернулись и увидели солнце, ползущее вверх сквозь туман. Они пошли дальше, но вскоре уселись на траву – созерцать в благоговейном молчании. Он снова был Хаосом, однако часть его существа – как бы нелепо это ни звучало – уже много лет не любовалась восходом.
Наконец он встал, чтобы идти дальше, но девочка уже уснула в высокой траве разделительной полосы. Он поднял ее и понес через автостраду к сухому и тенистому местечку в кустах. Уселся на траву в нескольких футах, чтобы и за ней присматривать, и за дорогой наблюдать.
Он размышлял об Элайн. Наверное, она по совету психиатра забудет Хаоса и Мелинду, сотрет их визит в памяти как досадное отклонение от нормального хода вещей. Он подумал о снах Келлога, о том, как сам он, Хаос, служил своего рода антенной, о том, как пришел в этот город и стал My ном, но раздумья эти ни к чему не привели, и он выбросил их из головы.
Хватало других забот. Например, о пище и воде. Быть может, в этих горах есть ручьи, но они пока не попадались на глаза. Не встречалось на дороге и дичи. Вероятно, поесть можно лишь в другом городе, значит, надо добраться до него, где бы он ни находился. А у Хаоса уже родилось подозрение, что в городах его не ждет ничего хорошего.
Некоторое время он рассматривал пустую автостраду, затем, решив, что надо чем-нибудь заняться, встал, повернулся кругом и пошел по траве, достававшей до пояса. Он искал воду. Но не нашел. Он вспомнил свое логово в Комплексе и обругал себя за отъезд. Там намного лучше, чем в этих горах. Там все привычно, а тут он не в своей тарелке, один на один с неизвестностью. И ни сигарет, ни спирта… Тоска.
Печально вздохнув, он вернулся к Мелинде, улегся рядом и уснул.
В середине дня их разбудил хиппи из пикапа. Хаос так и прозвал его, едва увидел: хиппи из пикапа. Как в анекдоте. Они проспали весь день; снов, насколько запомнилось Хаосу, он не видел. Проезжий остановил грузовичок на автостраде в нескольких футах от спящих и подошел к ним по траве:
– Фью-у! Оба-на! Эй, котята, чего это вы тут тусуетесь?
У него были вислые светлые усы и длинная бахрома соломенных волос вокруг лысины. Он носил джинсы-варенки и просторную рубашку в цветочек. Хиппи, сразу понял Хаос. Он знал, кто такие хиппи, и это лишний раз опровергало теорию Келлога, будто не было никакой мировой катастрофы. В Малой Америке и Хэтфорке хиппи не водились. Значит, было что-то такое, что очистило эти места от хиппи.
Хаос помахал рукой. Мелинда все еще спала.
– Э, а где колеса-то ваши? Да вы, никак, на своих двоих хиляете? Изумрудный город? Только что выбрались, ага? Э, браток, а это что еще за волосатое чудо-юдо?
