Магистр спокойно ходил по комнате, и только ритмичное дыхание проваливающихся под ногами досок разбивало тишину в доме Андрея. Эта звенящая тишина стала символом его непонятной жизни. Зачем все, зачем он живет и что-то пишет, когда настоящая жизнь проходит в стороне от него.
Магистр был задумчив и серьезен. Через какое-то время он преобразился и сказал:
— Вы хотите быть писателем, которого будут читать?
— Хочу.
И ничего не боитесь?
— Мне уже нечего бояться.
— Ну что же, господа, — обратился он к своим слугам, — сделаем из него великого писателя.
Шевалье от радости выхватил шпагу и уже хотел произвести обряд посвящения Андрея в рыцари «Пера и Чернил», но Магистр остановил его:
— Готовьтесь, мой друг, через полгода вы будете очень известным писателем.
— Я? — глупо спросил Андрей, — а что я должен Делать?
— То же, что и раньше, писать ваш роман и более чего, и как можно быстрее его закончить.
— А потом?
— А потом — не ваша забота, творите, это все, что от вас требуется. Если я вам понадоблюсь, подумайте обо мне. Но не злоупотребляйте моим расположением, — сказал Магистр и исчез в раскаленном воздухе Подмосковья.
8
Андрей проснулся утром следующего дня совершенно опустошенным, но, как ни странно, впервые за многие годы своей жизни, уверенным в будущем. Андрей толком не мог объяснить самому себе, что же это за будущее, но уверенность в нем обнаружилась как-то сама по себе. Чувство было монолитным и незыблемым. Чувство победы, которое он не испытывал со студенческих времен, такое неуловимое и сладостное, снова посетило его.
Андрей ощутил просто волчий голод, и мысленная цепочка растворилась в урчании плоти. Вот и думай, что важнее, хотя сейчас важнее оказался французский омлет и целый чайник кофе. Проглотив все это, он стал вспоминать события прошлой ночи. Зачем он понадобился всесильному иностранцу — на этот вопрос ответа не было.
К вечеру Андрей вернулся в свою квартиру в старой хрущевской пятиэтажке. Он долго смотрел в зеркало и удивлялся, как много изменений время оставило на нем — седина, правда, элегантная, морщины под глазами, увядший взгляд, зато он не облысел и сохранил густоту волос такую же, как и в молодости.
Как он потерял свою так успешно начинавшуюся жизнь, когда это произошло, он не мог вспомнить. Он был любимцем богов и женщин, жизнь кружилась вокруг него в институте и потом в издательстве. Но эта же самая жизнь изменилась, и его мир пал под натиском другого мира, мира ему неизвестного и непонятного. Эта неизвестность буквально глумилась над ним. Все, что было незыблемым, превратилось в труху, ненужную этому новому миру.
Как всякий проигравший, Андрей ушел в подполье, где и творил свои тексты. Он все так же подрабатывал в издательстве, беря корректуру на дом. За это исправно платили, но карьерного роста такая работа не предполагала. Правда, Андрей и не стремился ни к какой карьере. Хотя, если бы ему предложили место главного редактора, он бы, наверное, согласился. Но все равно что-то более важное и глобальное манило его всегда.
Больше недели Андрей не выходил из дома, он почти ничего не ел и допивал свои запасы вина. Он каждый день проводил мониторинг своего «погреба». Старые запасы, образовавшиеся совершенно случайно, предательски таяли. Он пытался экономить, но из этого ничего не выходило. Он ничего не писал. Только обдумывал. Ему нужно было, чтобы из обрывков мыслей и фраз, написанных им на бумаге, в голове сложился роман. Как четкая схема, и тогда он сядет и будет писать, не чувствуя усталости.
В конце недели появился Магистр.
— Ну что, мой друг, вы уже знаете, как будете писать свой роман?
— Еще не совсем.
— Но время не терпит.
— Но я не могу так…
— Можете, мой друг, гений может все, даже то, чего не может, пишите, как будто сочиняете музыку.
Магистр разорвал пространство нервным движением рук, как дирижер невидимого, но всемогущего оркестра и тут же исчез.
Андрей долго не решался сесть за начало книги. Много курил, постоянно ходил по комнате и бесцельно смотрел в окно комнаты, выходившее на оживленную автотрассу. Однажды утром он заметил, что вместо рекламы сигарет, висевшей напротив его дома пять лет, на рекламном щите теперь красовалось аккуратно-небритое, уверенное в себе и в окружающем мире лицо человека, которое он вроде бы где-то видел. Он мучился больше недели, но так и не смог вспомнить, где и когда он видел это лицо. Надпись внизу лишь довершала его сомнения. Под волевым подбородком неизвестного было написано: «Скоро он придет и все изменится».
Это роковая обреченность давила на Андрея. Далекий от маркетингово-рекламных уловок, он не мог понять, как этот неизвестный человек может изменить все?
В очередной раз так и не решив измарать бумагу, Андрей лег спать. Сна не было. Вино не помогало. Мозг так лихорадочно работал, что трезвел моментально. Глубоко за полночь, борясь за глубокий сон, Андрей услышал скрежет металла. Он выглянул на улицу и увидел аварию на углу около дома. Грузовой автомобиль протаранил иномарку. Все остались живы, и водители спорили, кто же виноват. И вдруг его взгляд скользнул по мостовой и переместился на рекламный щит. И только теперь Андрей понял, где он видел это лицо. От откровения, внезапно посетившего его, он пришел в отчаяние, сменившееся восторгом. Это лицо он видел каждый день — у себя дома в собственном зеркале.
На рекламном плакате было его лицо и ярко подсвеченная софитами надпись: «Скоро он придет и все изменится».
Подсветка делала лицо Андрея еще более загадочным и непоколебимым. Волевой взгляд и воинственная щетина однозначно говорили — это лицо способно многое изменить. Андрей, не привыкший к публичности, был поражен. Неужели именно в этом и есть слава, в том, чтобы его все знали в лицо и показывали на него пальцем? Андрей несколько дней наблюдал за потоками машин, проносящихся мимо его дома, пытаясь понять, какое влияние на людей производит его портрет.
К своему удивлению, он обнаружил, что люди не поднимают голову выше линии горизонта и плакат не привлекает ни чьего внимания. И, в общем-то, не имеет никакого значения, что там изображено на этом столбе. Реклама сигарет или его, Андрея, физиономия.
Магистр, как всегда, появился неожиданно, из складок раскаленного воздуха.
— Да, лето нынче адское.
Магистр обтер лицо черным шелковым платком, который, впрочем, остался абсолютно сухим, и с Удивлением посмотрел на Андрея.
— Ну, как Вам? — спросил иностранец, улыбаясь сам себе.
— Да я не ожидал такого.
— Такого — что вы имеете в виду?
— Этот рекламный щит с моим лицом.
— Позвольте, но ведь вы были согласны.
— Конечно, но разве вот так?
