что угодно, кроме молитв. Ещё одно странное и непонятное правило. Так, выходит, если муж побьет жену, она должна после этого мыться. Или они вовсе не дрались? Тогда, он точно правильно сделал, что ушел. Что бы ни происходило между мужем и женой ночью, это точно не монашеское дело.
Хмуря лоб в глубоких размышлениях, Орей ощущал творящуюся вокруг несправедливость. Ведь мирная жизнь в обители не допускала никаких драк вовсе. Даже в шутку нельзя было. Все работали сообща и относились друг к другу с уважением, а здесь… В миру все было иначе. Страшно и даже жестоко, с точки зрения Орея.
«Был бы я чуть красноречивее, – сокрушался он. – Смог бы убедить их, что Высшие такого не приемлют, но пока не одолею своих внутренних демонов и свои невесть откуда взявшиеся страхи, нечего и пытаться».
Орей вернулся в комнату и опустился на лежак, не снимая рясы и рубахи. Так казалось теплее и безопаснее, а ночью в доме действительно становилось довольно холодно. Единственная печь на кухне не использовалась для отопления.
Из-за стенки раздавался храп. Зариме не соврала – её муж действительно уснул, и у монаха отлегло от сердца. Тихий разговор в прихожей останется секретом. У монаха снова сжалось в груди. Он и сам не понимал отчего, но лежал и улыбался, глядя в потолок. Какое-то странное, легкое и одновременно с тем гнетущее чувство в животе. Проголодался, что ли?
Уснуть не получилось до самого утра, и провалился в забытьё Орей незадолго до истошного хриплого крика петуха за окном. С трудом разлепив глаза, монах поднялся и потер лицо. Монастырский устав требовал от него переодеться сегодня и передать в прачечную рясу, рубаху и исподнее, которые он носил всю неделю. Сам он обязан был помыться. Обычно для этих целей в келью приносили бадью с водой или уходили к источнику, где приводили в порядок кожу и волосы.
Орей достал чистую одежду из мешка и переоделся, а поношенную сложил и взял с собой. В трапезной он увидел хозяина дома, уже снарядившегося в путь.
– А-а, монах, доброе утро. Хорошо ли спалось?
Орей кивнул в ответ и показал одежду.
– Постирать нужно, – конечно монах намеревался дойти до реки и заняться вещами самостоятельно.
– Сейчас прикажу бабе, она займется, – небрежно высказался о жене Арслан. – Сегодня мы должны снова пойти в дом Хасана. Настал День Молчания. Погребение состоится завтра.
– Хорошо, – не запнувшись, выдохнул монах, а одежду прижал к себе. Осталось сказать, что не собирается отдавать чужой жене свои трусы.
– Кстати, хотел расспросить тебя о твоем плаще, – Арслан подошел ближе, пристально глядя на Орея.
– Что?
– Как он исчез?
– Н-не понимаю, – замотал головой заволновавшийся Орей и отступил на шаг.
– Не дури. Я же видел. Синий плащ, почти до земли, с золотой застежкой. Сначала появился, потом исчез. Признайся, это такое колдовство?
Монах не знал, какой ответ станет верным. Он сам не знал правды, не мог объясниться или сочинить что-нибудь внятное. Врать совсем не умел.
– Да, – кивнул он.
Арслан заулыбался, демонстрируя неровные зубы.
– Я так и думал. Ты колдун, да? А у вас в обители ещё много таких штук осталось?
– Н-нет, т-т… – речь снова подвела Орея, и единственное, что он смог сказать: – Куры.
– Куры? – переспросил он в недоумении. – Там, наверху? В обители? – брови хозяина дома взмыли на лоб.
Монах утвердительно кивнул.
– Ты же согласен, святой человек, что нельзя оставлять таких ценных птиц без присмотра? – алчный блеск вспыхнул в глазах Арслана. Орей растерялся, подумав вдруг, что новость о курах взволновала его куда больше, чем недавнее убийство брата. Или он умело скрывал свои истинные намерения.
– Я принесу тебе птиц, – упавшим голосом сказал Орей. – Там… опасно.
– Воистину ты святой человек, Орей! Да хранят тебя Высшие! – Арслан всплеснул руками и едва не полез к монаху обниматься. – Как мне повезло встретить тебя! Думаю, ты стал бы мне достойным братом!
А вот монах, уклоняясь от излишних прикосновений, усомнился, что хочет быть братом такого жадного человека, да ещё и жестоко обращающегося с женой. Вместо ответа Орей растянул губы в вымученной улыбке и покивал.
– Тогда идем! Про плащ расскажешь мне в другой раз. Нас ждут в доме Хасана. Вещи отдай бабе, она уже готовит что-то.
Арслан первым покинул трапезную, Орей вышел за ним на кухню.
– Эй! Возьми вещи нашего уважаемого гостя и как следует выстирай! – распорядился муж, выхватив одежду из рук обескураженного монаха. Тот открыл рот для возражений, хватанул воздуха и промолчал. Зариме обернулась, и… вновь Орей промолчал. Она уже стояла у печи – в котелке варилось что-то молочно-белое. По кухне витал запах выпечки. Монах только поражался, когда это она успела всё приготовить. Ведь их ночная встреча произошла несколько часов назад. Вот почему женщина выглядит такой уставшей и болезненной – наверное, почти не спит.
Арслан положил вещи на лавку на кухне и направился к выходу. Орей напоследок посмотрел на спину Зариме, на её тонкие плечи, покрытые темно-коричневым платком, и вышел вслед за её мужем, стараясь не думать об этой ночи.
Но мысли вернулись в злополучную прихожую, стоило только покинуть её.
– Арслан, почему… ты зовешь жену «баба» и бьешь её? – вложив в этот вопрос всю свою храбрость, невинным тоном поинтересовался Орей.
– Так положено, – не смутившись, ответил мужчина. – Ты монах, тебе не надлежит иметь жену, поэтому ты вряд ли поймешь, что такое жениться на проклятой, которая не может дать детей. Ты ведь знаешь, откуда берутся дети?
– Да, – самоуверенно солгал Орей. Его знания в этой области имели существенные пробелы.
– Назира дала Хасану троих. У Оттара четверо подросших мальчиков и две дочери, оттого и его хозяйство процветает. А Зариме… – он сплюнул, произнеся это имя. – Ненавижу её. Из-за нее у меня все беды. Мать подобрала её для меня. Молись за неё, монах. Только Высшие могут помочь мне.
Орей ощутил себя скверно. Он немного пожалел Арслана, догадался, отчего он такой озлобленный и отчего почти не горюет о брате. Всю жизнь мужчину терзала зависть, но это чувство, как и злоба, порицалось учением Высших.
– И я не могу развестись с ней, пока не пройдет десять лет. Только после этого можно доказать
