с тобой, и мы должны это исправить.
Всего лишь слова, а мои чертовы бедра уже дрожат.
— Что…?
— Я сказал тебе не двигаться. Что ты сделала?
Его властный голос, словно язык, скользит по моему разгоряченному телу.
— Ты же надевал свою одежду, — я поднимаю плечо и смотрю на свои руки, лежащие на коленях. — Я думала, мы закончили.
— Разве я так сказал?
— Не нужно быть гением, чтобы понять это.
Он кладет два пальца под мой подбородок и наклоняет мою голову так, что я оказываюсь лицом к лицу с этими глубокими, дестабилизирующими карими глазами.
— У меня были срочные дела в лаборатории, и я только что закончил. Иначе пришел бы сюда и отшлепал тебя по заднице за неподчинение.
У меня перехватывает дыхание, и облегчение переполняет меня. Услышав это объяснение, я избавляюсь от всех сомнений.
Я вырываюсь из его объятий.
— Это все равно не имеет значения.
Может быть, это хорошо, что мы остановились. Я чувствую, что вступаю на скользкую дорожку. У меня сильное предчувствие, что если я отдамся на волю его загадочных методов, то, скорее всего, никогда не найду выхода.
Когда я не смогла уснуть, то всю ночь перечитывала о социопатах, чтобы напомнить себе, как легко попасть в их хорошо продуманную паутину.
— Это имеет значение, — он шипит, и несколько завсегдатаев бросают в нашу сторону любопытные взгляды.
Я неловко улыбаюсь им, а потом хмуро смотрю на него:
— Уходи. Ты привлекаешь внимание.
— Нет.
— Доминик. Просто уйди.
— Я уйду при одном условии. — Он предлагает мне эту дьявольскую ухмылку, полную ерунды. — Встретимся вечером.
— Нет. — Это прозвучало слабее, чем я хотела.
— Почему нет? — он продолжает ухмыляться в приводящей в ярость, восхитительной, манере. У него крошечная ямочка на правой щеке. Конечно, у дьявола тоже есть ямочка.
— Ты трусиха, Камилла?
Он дразнит меня. Я знаю, что да. Но это не значит, что я не поддаюсь. Мне нужно изучить, как отказать ему, когда все, чего я хочу, — это принести себя в жертву на его алтаре.
— В чем дело? — он наклоняется так близко, что я вдыхаю его кружащий голову аромат. — Ты боишься искушения?
— Прекрати.
— Прекрати ты, — этот его убеждающий тон. Свойственный социопатам. Почему, черт возьми, это так похоже на правду? — Я понимаю тебя, Камилла. Я чувствую в тебе эту тьму. Она есть и во мне. Позволь мне вытащить тебя наружу. Хватит прятаться и играть по общественным стандартам.
— А ты не играешь по общественным стандартам?
— Только ради моей цели. Но это, — он показывает на пространство между нами, — реальное. Ты чувствуешь это. Я чувствую. Перестань, блядь, бороться с этим.
В конце звучит нотка раздражения, и это меня бесит.
— Я не могу.
— Можешь. Просто ты слишком боишься сделать шаг вперед.
— Я не боюсь. Уходи, — я кладу руку на его бицепс и толкаю его, но он может быть и стальным. Я стараюсь не представлять его обнаженным. Это так трудно, учитывая, что я фантазировала об этом всю ночь и утро.
— Нет, пока ты не согласишься встретиться со мной сегодня вечером.
— Ты не принимаешь отказов, не так ли?
— Нет, когда уверен, что смогу тебя переубедить, — его палец тянется к моей нижней губе, и я отстраняюсь. Самир уволит меня за это.
— Прекрати, — шиплю я. — У меня сегодня смена.
— Возьми выходной, — произносит он с такой непринужденностью, словно мир управляется одним щелчком его пальцев.
— У нас мало сотрудников. Я не могу. — И я серьезно. Нэнси взяла выходной, и со мной здесь только Уильям — еще один сотрудник на полставки — и бариста. Я бы не стала бросать Самира во время загруженной ночи после всего, что он и его семья сделали для меня.
Доминик немного помолчал, словно прикидывая варианты.
— Тогда встретимся после.
Это будет около десяти тридцати. Поздно. Как и провести с ним ночь, поздно. На этот раз я не смогу воспользоваться оправданием в виде смены, чтобы сбежать. При этой мысли у меня запульсировало между бедер.
Стоп, гормоны, успокойтесь.
— Я подумаю об этом, — бесстрастно говорю я.
Темно-карие глаза Доминика буравят меня. Под фартуком на мне простое летнее платье без бретелек, но я не думаю, что он может увидеть его. Он как будто пытается представить меня голой.
— Ты не будешь об этом думать. Ты придешь, Кам.
Я сглатываю, воспринимая слово «придешь» в совершенно другом контексте (прим. — имеется ввиду игра слов «come» «приходить» или «кончать»). Проклятый Доминик. Почему из его уст и с этим грешным британским акцентом все звучит непристойно?
Он лезет в пиджак и достает черную карточку. На ней нет ничего, кроме адреса, выгравированного элегантным золотым шрифтом.
— Встретимся здесь.
— Где это?
Он подмигивает:
— Ты узнаешь, когда приедешь.
Ублюдок. Он снова приманивает меня. Неужели уже догадался, что любопытство — моя слабость? Так и хочется препарировать его вблизи и узнать, что скрывается за маской, которую он всегда носит.
Он протягивает руку под стойку и сжимает мою все еще болящую задницу. Я задыхаюсь и глушу звук тыльной стороной ладони. Мой взгляд блуждает по сторонам, ища, не заметил ли кто.
— Не опаздывай, иначе я тебя накажу, — его дыхание обдувает мое ухо. — Ты же знаешь, я люблю наказывать тебя, малышка.
Доминик снова подмигивает, прежде чем выйти за дверь с полной и абсолютной уверенностью.
Я осталась сидеть на своем месте с разгоряченными щеками, больной попой и пульсирующей болью между ног.
Вот это приключение для моей задницы. Это как броситься в эпицентр урагана.
Выхода нет.
Я и не хочу выхода.
— Что хотел Доминик?
Я вздрагиваю от голоса Самира. Мне требуется секунда, чтобы спрятать карточку в карман фартука и повернуться лицом к боссу. Очень надеюсь, что он не видел, как Доминик ущипнул меня за задницу.
— Э-э… ничего. Просто спросил кое о чем.
— О чем? — Самир нахмурился, скрестив руки. — Он никогда не приходит по выходным.
Точно. Не приходит. Значит ли это, что он приехал сюда только ради меня?
— Может, ему было по пути? — я притворяюсь невеждой.
— Будь осторожнее с этим, малая.
Ближневосточные черты лица Самира кривятся от беспокойства, и это вызывает ужас в глубине моего желудка. Самир может вести себя как крутой босс, но он всегда был беззаботным человеком. Впервые я вижу его таким обеспокоенным.
— Что ты имеешь в виду?
Он глубоко вздохнул, распрямляя руки.
— Я знаю Доминика с его двадцати с небольшим лет. Он не плохой человек. Он просто неправильно устроен.
Как в случае с социопатом, неправильно. Я не думаю, что Доминик из тех,
