class="p">— Быть добру! Быть добру!.. — повторял Хауз-майор,
И добро не заставило себя ждать.
3
В Крыму первую половину дня Алексей Николаевич боролся с текстом генеральши; вторую оставлял для себя — писал роман о великом поэте и гениальном авантюристе Державине.
Из лоджии открывался вид на тихую бухту, красоту которой было бессильно передать слово. Это подтверждала рукопись.
«Бывает так, — скользил глазами по странице Алексей Николаевич. — Бежит человек за трамваем или троллейбусом, а ему кричат: «Куда ты бежишь? Невесту, что ли, потерял?» Не так было с Павлом. Павел бежал и думал о своем дипломном проекте. Так он попал на территорию родного металлургического завода. Незаметно для себя Павел оказался на самом верху колошника…»
Генеральша Елена Марковна, крошечная, худая, рыжая, читала Алексею Николаевичу роман на своей даче в Архангельском. Он сидел на диване, откинувшись к спинке, и после прекрасного обеда с горячительными напитками его неодолимо клонило в сон. Однако брат генеральши, аппаратчик из Госплана, вышедший в коридор покурить, пытливо глядел на него оттуда сквозь дымовую завесу, а генерал Семен Иванович, укрывшись за стаканом крепкого чая, пронзительно следил с другой стороны. Отдаться вожделенной дремоте под этим перекрестным прицелом не было никакой возможности, и Алексей Николаевич, истязая себя, спросил:
— А что такое «колошник»?
— Это, знаете, такая башня. Метров тридцати. С площадкой наверху, — своим резким голосом с еврейско-украинской интонацией отвечала она.
Алексей Николаевич не смолчал:
— Елена Марковна! Да что вы! Даже олимпийский чемпион Абебе Бикила не смог бы взбежать на такую высоту незаметно для себя!..
Но тут вмешался брат, быстро погасивший папиросу:
— Да при чем тут мелочи? Видеть нужно крупно, в целом. Я вот недавно Солженицына читал. Конечно, в специздании и под номером. И что в нем находят? По-моему, наша Коша пишет лучше…
В сущности, они, все трое, были прекрасными людьми, лишь попавшими в громадную революционную бетономешалку, где большинство стало заниматься не своим делом. Только Семен Иванович был настоящим бравым молодцом. В сорок первом сражался под Москвой, на Подольском шоссе:
— Вызвали прямо с лекции. Я в академии Фрунзе учился. Дали артиллерийский полк — и вперед! Так. Но пушки не пробивали их танки. Мы пехоту отсекли, а танки прошли через нас. Так! Тогда я свернул оставшиеся орудия и направился в Москву. За немецкими танками…
Алексей Николаевич медленно перечеркнул страницу, собрал рукопись в папку и, глядя на море, сказал себе:
— Еще успеется. Впереди месяц, а генералы в Москве…
И тут же услышал знакомый, резкий, с акцентом голос Елены Марковны:
— Алексей Николаевич! Ви здесь? Ми вас ищем!..
Он подскочил и высунулся из лоджии: внизу стояли его генералы. С чемоданами.
Когда прямо в лоджии был накрыт по-южному богатый стол, в дверь постучали. Алексей Николаевич, чертыхаясь про себя, извинился и вышел на площадку. Серенькая женщина передала ему квадратик бумаги и попросила расписаться в клеенчатой тетрадке. Алексей Николаевич прочитал прыгающие в глазах строчки: «Гр-ну… надлежит явиться… мая… в 10 часов… кожный диспансер в Феодосии… Явка обязательна…»
После ужина, когда генералы были уже устроены в соседнем пансионате, Наварин, подержав бумагу, сказал:
— Нет, братец, это не мандавошки… Это что-то посерьезнее…
4
Диспансер находился в порту, что было понятно: он обслуживал главным образом матросов, возвращавшихся из загранплавания. Врач, в возрасте, еще крепкий, с бритой головой, пригласил, его сесть и молча подал листок: «Найдите в доме отдыха литератора… и в деликатной форме сообщите ему, что гр-ка Хайдарова А. Ф. помещена на принудительное лечение с диагнозом: открытая форма сифилиса…»
— Но вы знаете… — пролепетал Алексей Николаевич.— У нас с ней это происходило не совсем обычно…
— Не имеет значения. Коитус через рот при открытой форме так же опасен, как и через гениталии, — размеренно ответил врач и, помолчав, добавил: — Да, верно, напрасно я в сорок первом Москву защищал…
— Почему?
— Да вся грязь из нее идет… Ну-с, рассказывайте, с кем у вас были контакты.
Первая мысль: «Боже! Что станет с Зойкой!»
Алексей Николаевич назвал фамилии двух девиц — внучки маршала и Тотоши — но о Зойке умолчал: только если найдут, тогда…
Врач ощупал лимфатические узлы.
— Тут, кажется, в порядке. Раздевайтесь. Лицом ко мне Теперь повернитесь. Нагнитесь. Наружных признаков пока нет. Сейчас возьмем кровь из вены. Результат завтра после обеда. Извольте приехать…
Наутро, ожидая решения своей участи, Алексей Николаевич трудился над романом о любви металлургов.
«Федору вспомнилась дорогая его сердцу кобыла, — читал он, — которую тот встретил под землей, когда работал шахтером. Хотя Сильва, как звали кобылу, и ослепла, она тотчас узнала его…» А в голове вертелось: «Да или нет, да или нет! О, доктор Люэс и эта бледная спирохета! Только вас еще недоставало! Но ведь возмездие законно, справедливо. Сколько можно безнаказанно кувыркаться в помойной яме!»
Несколько раз его навещал генерал, спрашивая, не нужно ли чего, например, чернил или карандашей? А может, бумага кончается? И старался заглянуть в рукопись — как идет работа.
— Все прекрасно! Спасибо! — отвечал Алексей Николаевич, соображая: «Возьму до Феодосии такси. Оставлю у диспансера. Если анализ отрицательный — назад, в дом отдыха. Если положительный — напьюсь в ближайшем ресторане». И перечеркивал, переписывал, выравнивал фразы, склеивал диалоги о любви металлургов.
Он чувствовал, что бессилен понять, что произошло, что может произойти с ним. Ночь провел, конечно, без сна, время от времени трогая под одеялом свой остов, холодный, как тушка битой птицы. Не страдал, не мучился, а именно не понимал. Под утро, в бессонье, ему стало казаться, что какое-то новое существо поселилось в нем. Вошло и с ледяным интересом осматривает это оставленное кем-то помещение, видя все его печальное состояние и последствия бездумного и нерадивого обращения с ним прежнего хозяина.
И сердясь на свое равнодушие к себе и к другим, на отстраненность, которая не покидала его никогда, Алексей Николаевич повторял:
— Меня нет! Меня нет!
У автобусной станции, где можно было найти машину, кружил по каким-то своим делам все тот же хлопотун-генерал. И Алексей Николаевич частыми перебежками четверть часа уходил от него, маскируясь кустами, пока Семен Иванович не удалился с двумя авоськами, полными снеди и выпивки. «Для меня»,— догадался он и схватил-таки такси.
Медсестра с сонными глазами промычала:
— Кажется, отрицательный, — и, лениво перебирая карточки,— жэ, зэ, и, ко, лэ…— нашла наконец диагноз:— Да, отрицательный. Можете идти…
Алексей Николаевич
