Из-за снега трудно вести машину, поэтому я держусь за верхушку дерева, заглядываю на переднее сиденье между сиденьями и указываю куда ехать как навигатор.
— Я знаю дорогу назад, — ворчит Адам.
— Да, но прошло много времени с тех пор как ты здесь жил.
— Я вернулся два месяца назад.
— Поверни налево.
Он фыркает.
— Знаю.
— У тебя есть какие-нибудь украшения для елки?
— Да, — говорит Адам. — Я привез праздничные украшения из Чикаго.
— Правда?!
Его рот снова кривится, а взгляд такой, словно я спросила что-то глупое и из ряда вон выходящее.
— Холли.
— О, — говорю я. — Держу пари, у тебя ничего нет.
— Ни одного елочного шарика.
— Ты всегда был таким злым? Я помню тебя как милого друга Эвана.
Он фыркает.
— Милого. Это худшее слово.
— Что не так?
— Кто хочет, чтобы его называли милым? Ванильное мороженое — это мило. Правильно вставить флешку с первого раза — тоже мило.
Я смеюсь, чувствуя, как горят щеки.
— Ладно, ладно. Я думала, ты больше, чем просто милый. Ты был классным.
— Хорошо, теперь я знаю, что ты лжешь. Если и было что-то, чего я не знал в старшей школе, так это то, как быть крутым.
— Ты был для меня таким.
Адам постукивает пальцами по рулю.
— Тогда я рад, что произвел подобное впечатление, — говорит он. Адам паркует машину на подъездной дорожке к дому и хмурится, глядя в окно. — Завтра придется разгребать много снега.
— Тебе никто не поможет?
— Если знаешь кого-нибудь в Фэрхилле, кто может помочь, дай знать, — сухо говорит он.
— Робби раньше помогал. Это сын Сандерсонов. Но он переехал. Должна ли я забрать рождественские украшения из дома? Мы можем украсить елку.
— Да, конечно.
Я замираю, положив руку в перчатке на ручку двери машины.
— Ничего, если я приведу Уинстона? Не хочу, чтобы он долго оставался один.
— Делай что хочешь, — говорит Адам.
— Спасибо!
Десять минут спустя великое переселение завершено. Уинстону не хотелось идти пешком по толстому слою снега, что покрывает улицу, поэтому пришлось нести его, а Адам помог с одной из коробок, сухо спросив, помню ли я, что на самом деле мы купили только одну рождественскую елку.
Когда с этим покончено, Адам оказывается на двухместном диване, а Уинстон рядом с ним. Он лежит, как сфинкс, с серьезным выражением, пристально глядя на Адама.
— Ты находился рядом долгое время, — говорит Адам. — И был просто щенком, когда я видел тебя в последний раз.
— Он джентльмен в расцвете сил, — говорю я. — У тебя есть колонка?
— Есть. Зачем тебе?
— Мы не можем украшать елку без рождественской музыки.
Адам хмурится.
— Я не говорил, что буду украшать елку вместе с тобой.
Я упираю руки в бока и игнорирую нервный трепет в животе.
— Адам, перестань, — говорю я. Произносить его имя кажется роскошью. — Я не буду украшать елку в одиночку.
— Это все ради тебя, но я подвожу черту, помогая.
— Нет. Поднимайся, давай. Иди сюда.
— Господи, — бормочет он.
— Да, верно, скоро день рождения Христа, — говорю я. — Видишь, ты все знаешь о Рождестве!
Адам неохотно смеется.
— Уф, отлично. Елка вкусно пахнет, должен отдать тебе должное.
— Победа! — вскрикиваю я, пугая мужчину. — Теперь он любит Рождество!
— Я этого не говорил, — Адам открывает одну из коробок и в немом ужасе смотрит на блестящее содержимое. Я включаю рождественский плейлист в случайном порядке и из динамиков раздаются нежные звуки Эрты Китт, напевающей «Санта-Бэби».
Адам со стоном опускает крышку.
— Я пожалею обо всем, что произойдет сегодня.
— Это была твоя идея, — я подхожу ближе и тянусь за одним из украшений. Руки Адама касаются моих. Мы оба замолкаем, глядя на нагромождение безделушек.
— Это была твоя идея, — тихо повторяю я. — Еще раз спасибо. Это… очень, очень мило с твоей стороны.
— Не за что, — бормочет он.
Я кручу серебряную безделушку в руке и подхожу к елке. Сердце бешено колотится в груди, с каждым ударом усиливая прежнюю влюбленность. Только сейчас я чувствую себя по-другому. Пьяняще и настоящей и это то, на что мне, двадцатидевятилетней, определенно стоит обратить внимание.
— Является ли это свидетельством того, как мало у тебя друзей в городе, что готов тусоваться с младшей сестрой Эвана? — спрашиваю я. — Или свидетельством того, как сильно ты скучал по Эвану, что будешь проводить время с его заменой?
Темные глаза Адама наблюдают за тем, как я вешаю безделушку.
— Я не согласен с двумя вещами, которые ты только что сказала.
— Хм?
— Возможно, тремя.
— Как спорно.
Он улыбается.
— Во-первых, я тусуюсь с тобой не потому, что мне одиноко.
— Хм. Спасибо.
— Во-вторых, ты определенно не замена Эвану. Он бы с этим тоже согласился.
Я фыркаю.
— Забыл, как сильно мы ссорились в детстве?
— Нет, но также знаю, что это было давно. Я помню, как он гордился тобой.
Я смотрю на ветку, которую украшаю. Толстые, удивительно мягкие сосновые иголки царапают кожу. Кажется, прошла целая вечность с тех пор как мы с Эваном тусовались. Разрываясь между работой и невестой, он чаще всего занят по выходным, несмотря на то, что живет всего в нескольких кварталах отсюда, в Чикаго.
— Спасибо, — говорю я. — Знаю, он будет рад снова тебя увидеть.
Адам открывает пакет с безделушками. Он сосредотачивается на том, чтобы вынимать их одну за другой, протягивая мне. Но не отвечает.
Я смотрю на него.
— Адам?
Он крутит блестящего ангела в больших руках.
— Будет приятно увидеть его.
— Почему в твоем голосе нежелание? Я что-то пропустила? — Адам качает головой, губы кривятся. Он вешает безделушку на самую высокую ветку, куда я не могу дотянуться.
— Давай просто признаем, что я тот, кто позволил дружбе умереть. У меня не очень получалось поддерживать отношения со старыми друзьями, и он был бы прав, обвиняя меня в этом.
— Он не будет винить тебя. То есть, я этого не знаю, и, возможно, не следует говорить от его имени. Но вы учились в разных колледжах и в разных направлениях. Друзья отдаляются друг от друга. Такое случается.
Адам откидывается на спинку дивана, скрещивая руки на груди. Темными глазами наблюдает, как я украшаю елку.
— Может быть, — говорит он. — Но те девяносточасовые недели, о которых упоминал ранее? Эван не единственный друг, которым я пренебрегал.
Возможно, я попала прямо в точку, пошутив об одиночестве. Что-то сжимается в животе. Сострадание и внезапное понимание, которое прорывается сквозь фантазии о его успехе, привлекательности, представлении о том, кто он такой. Прямо к человеку, которого я всегда хотела узнать.
— Ты поэтому переехал? Чтобы немного замедлить ход событий?
Он вздыхает.
