Прах осеняет милый твой, И путник скажет с тяжким вздохом: «Да будет мир с твоей душой».
Это стихотворение имеет свою историю и называется «На смерть А. П. Эссена», хорошего знакомого Тимашевой оренбургских времен, павшего при Варне. С его гибелью пресеклась мужская линия рода Эссенов. Его сестра – Александра Петровна, фрейлина императрицы Александры Федоровны, вышла замуж за графа Якова Ивановича Стенбок-Фермора, которому было высочайше дозволено принять фамилию тестя и именоваться Эссен-Стенбок-Фермор[8].
Ф. Я. Прийма однозначно, но без всяких оснований относит это стихотворение к судьбе сосланных декабристов, что, по-видимому, следует объяснить идеологической направленностью литературной критики тех лет.
Стихотворство было способом осмыслить свои чувства, взаимоотношения с обществом и людьми, действительность, прошлое и будущее. Если мысль формировала рифму, то рифма придавала мысли законченность и чеканность. К людям, умеющим облекать движения души плотью рифм, относились как к избранным. Наверно, поэтому начало XIX века было временем поэтов и поэтесс.
18 февраля 1825 года была напечатана отдельной книжкой и вышла в свет первая глава «Евгения Онегина». Вся читающая Россия, по словам Ю. Лотмана, упивалась этим великим произведением не «как механической суммой высказываний автора по различным вопросам, своеобразной хрестоматией цитат, а как органическим художественным миром, части которого живут и получают смысл лишь в соотнесённости с целым». Поэт стал настоящим властителем дум современников.
Осень 1826 года была особенно памятна москвичам не только торжественной коронацией Николая I. Культурная Москва чествовала возвращение из михайловской ссылки А. С. Пушкина. Николай I, стремился использовать его как своего апологета, взявшись быть цензором его стихотворений. Поэт поддался искушению и отплатил за это стихами, в которых возвеличивал нового царя. «Стансы» («В надежде славы и добра…) были созданы Пушкиным спустя несколько месяцев после коронации Николая I, в 1826 году. Намекая в первой строфе на казнь декабристов, в последней строфе поэт дает понять царю, что ждет прощения сосланных.
А. С. Пушкин. Художник П.Ф. Соколов
Появление поэта в театрах, гостиных, на балах вызывало всеобщее ликование. Пушкин привез в Москву трагедию «Борис Годунов» и устроил ее первое чтение в трехэтажном особняке Марии Ивановны Римской-Корсаковой, располагавшемся напротив Страстного монастыря. Все дочери этого семейства – Варвара, Софья, Наталья, Александра, Екатерина – считались в Москве красавицами, но особо выделялась Александра – Алина. По описанию одной из современниц, она была высока, стройна и пленяла прекрасными бархатными глазами. Отличали Алину и истинно романтическая бледность, и некоторая томность, придававшие ей особенное очарование. Конечно, поэт сразу влюбился в прекрасную Алину, оставив потомкам и исследователям загадку, она ли Алина Корсова – «… девушка лет 18-ти, стройная, высокая, с бледным прекрасным лицом и черными огненными глазами», героиня задуманного, но не оконченного «Романа на Кавказских водах» (1831), или же красавица, о которой поэт писал в «Евгении Онегине»:
У ночи много звезд прелестных, Красавиц много на Москве. Но ярче всех подруг небесных Луна в воздушной синеве. Но та, которую не смею Тревожить лирою моею, Как величавая луна Средь жен и дев блестит одна. С какою гордостью небесной Земли касается она! Как негой грудь ее полна! Как томен взор ее чудесной!.. Но полно, полно; перестань: Ты заплатил безумству дань. Евгений Онегин. Глава 7
По преданию, Алина рассказала ему историю о том, как при венчании в церкви были перепутаны пары, и что из этого вышло. Из этого рассказа выросла повесть «Метель», написанная в 1830 году. Впрочем, в лицейскую пору эту историю мог поэту также рассказать его однокашник Николай Александрович Корсаков. В этом доме бывала и Тимашева, и не потерялась на фоне красавиц Корсаковых.
Сочиняющую стихи Екатерину связывала дружба с сестрой приближенного к царской особе генерала Михаила Хомутова, кузиной слепого стихотворца И. И. Козлова, Анной Григорьевной (1784–1856). Эта забытая русская писательница, «имея светлый ум, прекрасную память и удивительную, щеголеватую лёгкость выражать свои мысли, …записывала всё, что видела и слышала, и излагала в виде повестей происшествия, случавшиеся в большом свете, поэтизируя и, конечно, изменяя имена и названия местности». Она описала и бал у М. И. Корсаковой в честь возвращенного из ссылки поэта (26 октября 1826 г). «… Собралось множество гостей. Дамы разоделись и рассчитывали привлечь внимание Пушкина, так что, когда он вошел, все они устремились к нему и окружили его…». В своем послании к Анне Хомутовой это празднество вспоминала и Тимашева:
Не знаю, друг, но страх безумный Невольно душу оковал С минуты той, что в зале шумной Он первый раз очаровал. Он говорил – я всей душою Внимала чудный разговор И удивлялась, как собою Он поражал и мысль, и взор. Его черты мысль озаряет, Душой прекрасной взор блестит, Свободной мыслью удивляет, Высоким чувством он пленит. Вот вам портрет, хотя неверный, Того, кто страх в меня вселил. Боюсь любезности примерной, Боюсь, боюсь, – хоть очень мил. 1826-го 12 ноября
«…Очень мил» – разве это слова влюбленной или хотя бы увлеченной женщины? Так можно сказать о пустячке: куплете, чепчике, приятности постороннего, малознакомого человека. Екатерина знала цену слову и сильные чувства выражала совсем по-другому…
О степени близости Пушкина и Тимашевой существуют различные мнения.
Одни исследователи не могут избавиться от искушения считать ее Екатериной IV в так называемом Дон-Жуанском списке поэта. Этот пресловутый список был достаточно велик. Поэт набросал его в альбоме
