Внизу внезапно вырубили музыку, и сюда тут же донеслась волна негодования. Я вопросительно взглянула на громилу перед собой, но на мое мрачное выражение лица у него, видимо, уже был готов ответ. На мгновение растерявшийся Джонни, выровнял могучие плечи, прочистил горло и сложил руки перед собой.
— Вечеринка окончена, синьорина. У нас есть приказ.
— Ну уж нет! — я ринулась вперед с твердым намерением противостоять велениям сына хозяина дома, но Джонни мгновенно встал так, что его громоздкое тело заняло весь проем.
Я снова посмотрела на него, едва владея собой. Вероятно, охраннику было понятно, в каком я состоянии сейчас, поэтому он не стал молчать.
— Прошу прощения, но синьор Алистер распорядился приглядывать за вами.
— Мне не нужна нянька! — прорычала я.
Клянусь, я была на волоске от того, чтобы топнуть ногой, точно маленький ребенок.
— Извините, синьорина…
— Прекрати извиняться!
Джонни замолчал, продолжая стоять неподвижно. Его лицо не выражало совершенно никаких эмоций. Я знала, что не смогу достучаться до него, что бы ни говорила. На работе Джонни, как и остальные вышибалы, просто отключал чувства. Как бы мне тоже хотелось так уметь. Как бы мне хотелось иметь такую кнопочку, которая позволяла бы прекратить страдания. К черту любовь!
— Это же смешно, — сложив руки на груди, я пустилась в бесполезные рассуждения, — он сам устроил для меня этот праздник, а теперь сам его и срывает.
Джонни смотрел в одну точку, куда-то значительно выше моей головы. Он заговорил не сразу.
— Если бы никто из ваших друзей не пронес тайком на вечеринку алкоголь и сигареты, все было бы в порядке, синьорина.
Я шикнула, взмахнув рукой, потому что не хотела слушать объяснения охранника. Возможно, я и обижала его своим поведением, но мне было глубоко на это плевать.
— Они мне не друзья, — сквозь зубы процедила я.
Никто из них не был мне нужен. Я хотела, чтобы рядом со мной был только один человек. Но он уже ушел. Я знала, что Алистер уехал. Всех их — всех этих фальшивых приятелей, которые даже не знали моего имени, — работавшим здесь громилам приходилось принудительно разгонять. А тот единственный, который знал меня лучше всех, он просто… ушел быстро и незаметно.
* * *
— Полента с тунцом, яйцом пашот и соусом песто, — четко и собранно вымолвила горничная, поставив перед моей матерью тарелку с основным блюдом на завтрак.
Мама критично окинула еду взглядом и, даже не подняв глаза на молодую девушку в униформе, строго спросила:
— В этот раз ты не забыла предупредить повара о винном уксусе, Франческа? — она поморщила носом. — Терпеть его не могу.
— Нет, синьора.
— И тунец нарезан тонкими полосками, как я люблю?
— Да, синьора.
Франческа была, как и всегда, чрезвычайно опрятна, аккуратна и сосредоточена. Она взглянула на каждого члена нашей ненормальной семьи, собравшейся за одним столом, и, получив молчаливый ответ от Гералда, что может быть свободна, отправилась обратно на кухню.
Моя мать — как же меня бесила эта женщина! — забыла, по всей видимости, что еще совсем недавно она и не знала о роскошной жизни в особняке с полдесятка прислуг, которые прибегают по первому зову, поскольку получают приличное жалование. Моя циничная и эгоистичная мать просто забыла о том, как нам было тяжело. Она забыла о том, что такое не доедать и не досыпать, быть «вторым сортом» для тех, кто богаче, у кого полно власти. Моя мать вычеркнула из своей крошечной памяти, что такое быть обычным человеком. Я ненавидела ее, да. В какой-то степени это она виновата в смерти моего отца: он бы не заболел и не умер, если бы не вечные капризы матери. Она всегда была чем-то недовольна. Она хотела избавиться от него. Считала его обузой. Но правда в том, что мой отец — Серджио Орландо Риццо — был лучшим человеком, которого я знала. Он был настоящим и умел радоваться жизни. Он заставлял меня улыбаться, заставлял меня смеяться неудачам в лицо и смотреть страхам в глаза. Папа всегда был на моей стороне, что бы ни случалось. И пока он был со мной, я знала, что не пропаду. А теперь… Теперь мне так его не хватает! Не хватает его заботы, его любви, его отцовской опеки и его крепких искренних объятий.
Я ненавижу свою мать, да, потому что она отобрала у меня папу. Он ее до безумия любил, а она лишь вытирала об него ноги, словно о коврик. Мама прожила нелегкую жизнь, я была тому свидетелем, но сейчас она делала вид, будто росла аристократкой, и слуги в этом доме — лишь роботы, запрограммированные для выполнения ее прихотей.
Мне было стыдно перед Алистером за то, что он изо дня в день был свидетелем маминого поведения. Она ему, наверное, необыкновенно осточертела, но он молчал ради своего отца. Гералд и вправду был самоотверженно влюблен в свою новую жену. Я была бы рада, если бы они покончили с этим дурацким браком, и нас с Алистером больше никто бы не принимал за брата и сестру.
Шеридан-младший смерил глазами маму, положив в рот вилку с наколотым на нее кусочком сыра. Да, мне было ужасно стыдно. Я представляю, о чем он думал. И хоть позавчера вечером Алистер сбежал, разрушив планы около сорока подростков на шикарную ночь, мне было не все равно на него и на его мысли. Он избегал на меня смотреть. И ночевал-то он здесь только потому, что его отец настоял на семейном завтраке. Скорей бы все закончилось!..
Наконец, Гералд заговорил, первым разрезав гнетущую тишину.
— Хорошо, что мы собрались все вместе, — заметил он, ободряюще улыбнувшись единственному сыну.
Он отпил залпом полстакана апельсинового стакана, и одна из горничных в эту же минуту поспешила возместить потерю.
— Расскажи, как твои дела, сынок? — отставив вилку и нож, хозяин дома приготовился слушать.
Однако Алистер не спешил ничего говорить. Он по-прежнему не поднимал глаз ни на кого из присутствующих и молча доедал свой завтрак. Я чувствовала себя растерянной, в чем-то виноватой. Гералд многозначительно прокашлялся, не отводя напряженного взора от сына. Он смотрел исподлобья; его темные брови были вскинуты.
— Алистер? — все еще пытался быть любезным Шеридан-старший.
— О чем ты хочешь знать, папа? — вспыльчиво ответил Алистер, уронив вилку на тарелку и схватив чашку с блюдца.
Белоснежная скатерть покрылась несколькими свежими каплями крепкого эспрессо. Когда Франческа подалась вперед, чтобы приложить к пятнам салфетку, Гералд жестом руки остановил ее, а затем вновь посмотрел на своего взрослого ребенка. Ребенка, который больше в нем не нуждался и не спрашивал его советов. Наверное, именно это злило и выводило из себя Шеридана-старшего.
— Я хочу знать, все ли в порядке… — начал он, но Алистер быстро его перебил:
— Все отлично. Я, как и прежде, работаю генеральным директором в «BL». Ремонт в квартире, которую я снял, продолжается, пока все идет по плану. Мы с Лукасом еще не решили, кто из нас полетит в Нью-Йорк подписывать контракт. Но у него семья, и, скорее всего, эта участь выпадет мне. Этого достаточно? — закончил Алистер свой едкий монолог.
