не задумываясь, ответил я, — и я так загляделся, что не заметил, как вечер наступил. Ох, и интересно было!
С этими словами я поспешил пройти в комнату, чтобы сестра ненароком не заглянула в сумку.
— Мой руки да иди скорее кушать, — сказала сестра. — Вишну уже давно пообедал.
Какой уж тут обед! Мне казалось, что я наелся на неделю вперед. Но что сказать сестре?
— У меня нынче целый день почему-то живот болит, — проговорил я, сморщив лицо. — И аппетита совсем нет.
Сестра ласково взяла меня за руку.
— Что же это с тобой? — заглядывая мне в глаза, озабоченно спросила она.
Что оставалось мне сказать?
— Не знаю, — ответил я, не придумав ничего другого.
— Я сейчас принесу анисового семени, — сказала сестра. — Скушаешь — и сразу пройдет вся боль. Почему качаешь головой?
— Не надо, сестрица. Я не буду есть семя, — отказывался я. — Уж очень оно горькое.
— Но ведь от него сразу все пройдет.
— Да у меня сейчас уже почти и не болит.
Вишну, игравший в углу двора и слышавший наш разговор, крикнул издали:
— Обманывает он. Давай деньги, я сейчас сбегаю за анисом. Не то он всю ночь будет реветь. Потом с меня же спросишь: почему, мол, не пошел? И еще пошлешь ночью. А я боюсь ходить в темноте… Если сейчас он не примет анису, он потом никому спать не даст. Я правду говорю.
— Не ходи, не надо, — остановил я брата. — Всегда ты лезешь не в свое дело!
— Ночью разболится живот — сам будешь просить, да никто не пойдет для вашей милости…
— А у тебя разве никогда не болит живот? — не стерпел я. — И лихорадка у тебя никогда не бывает? Если ты для меня не хочешь сходить, то и я никогда больше не пойду за лекарством для тебя.
— А почему бы тебе сейчас не выпить анисового отвару? — вмешалась сестра. — Если положить в него сахару, то он совсем не горький. Надо только сразу проглотить.
— Зачем же мне пить, если у меня ничего не болит? — возражал я. — Не надо мне никакого лекарства.
Сестра замолчала и отправилась на кухню. А я был рад уж тому, что пропажа рупии до сих пор осталась незамеченной. Однако на следующее утро, еще лежа в постели, я услышал, как Мохини говорила брату:
— Эй, Вишну! Сейчас же отдай рупию, не то тебе здорово достанется от мамы.
— Да я и не видел твою рупию! Что же я тебе отдам?
— Так куда ж она делась? Сама, что ли, убежала?
— А откуда я знаю? Наверное, Ха́ри взял.
Сердце у меня ушло в пятки, но я продолжал лежать с закрытыми глазами, словно еще не проснулся.
— Хари не стал бы брать деньги, — возразила сестра. — Я ни капельки не сомневаюсь в нем. Это все твои проделки. Сейчас же отдай назад, пока не поздно! Иначе пожалеешь, когда мама вернется. Как только она приедет, я все ей расскажу.
— Говори хоть сто раз, хоть тысячу, — спокойно отвечал Вишну. — Если я не брал, мне нечего бояться.
— Кто же, по-твоему, взял ее?
— Хари… Ну да, Хари! — внезапно завопил брат. — Конечно, он! Вот почему вчера вечером у него аппетита не было! — Вишну прищелкнул пальцами. — Его милость, наверное, с друзьями сластей наелся. Понятно…
При этих словах даже у сестры, видно, зародилось сомнение в моей честности. Войдя в спальню, она уселась на моей постели и стала потихоньку будить меня:
— Хари! А Хари!
Я продолжал лежать без движения.
— Хари! — Сестра тряхнула меня за плечо.
Я по-прежнему притворялся спящим.
— Хари! — крикнула наконец она над самым ухом.
Я вскочил как ошпаренный и сел на кровати, протирая глаза, но посмотреть на сестру так и не отважился.
— Ты не брал рупию с полки? — спросила она.
Я сделал удивленное лицо:
— Я?!
— Да, ты. Если взял, то сейчас же отдай… Не отдашь — пеняй на себя: сегодня возвращается мама. Сейчас она, наверное, уже на станции.
— Я не брал рупии, — стараясь держаться как можно спокойнее, отвечал я. — Я даже не видел ее. И к полке не подходил.
— Странное дело, — удивилась сестра, — ты не брал, Вишну не брал, — значит, к нам воры забрались?
— Откуда мне это знать? Я не видал, — продолжал я обиженно. — Поищи хорошенько. Наверное, мыши куда-нибудь ее закатили.
— Мыши, говоришь, закатили? — подхватила она со смехом. — Хорошее дело — мыши! Ну, Хари, теперь я уверена, что это ты стащил рупию. Куда ты ее спрятал?
Но я расплакался и твердил свое:
— Не видал я никакой рупии!
В это время в комнату вбежал Вишну и швырнул мою сумку к ногам сестры.
— Вот, сестрица! Ты посмотри только, что он там собрал: и жевательная резинка, и печенье, и лепешки, и деньги. Спроси-ка, откуда у него все это? А ты еще мне не верила. Скажи теперь, кто из нас вор?
Сестра внимательно осмотрела все вещи и, сосчитав оставшуюся мелочь, медленно сказала:
— От целой рупии у тебя осталось всего две анны. А четырнадцать анн, ты, значит, проел? — Она укоризненно покачала головой. — Он, видите ли, аппетита лишился… Чем же это ты отбил себе аппетит?
У меня даже во рту пересохло. Язык, казалось, прилип к нёбу и не мог шевельнуться. Глядя в пол, я молчал, а в, голове одна за другой проносились беспорядочные мысли: «Что-то теперь будет? Вчера лакомился, а нынче, видно, придется отведать ремня!»
Я хотел убежать в школу, не позавтракав, но, как на грех, сегодня было воскресенье: судьба преградила мне последний путь к отступлению. Пожалуй, если бы сегодня не приезжала мать, я был бы спасен. Задержись она на денек-другой — у меня бы могла начаться лихорадка или воспаление легких… Эх, хорошо, если бы сейчас обвалилась крыша и придавила меня! Но, как видно, разгневанный всевышний не хотел меня пожалеть: через четверть часа мать была уже дома.
В другое время, завидев ее, я, наверное, радостно припал бы к ее ногам, но сегодня радоваться было нечему. Наоборот, завидев мать в дверях, я бросился в комнату и спрятался в темном углу. Однако Вишну, несносный, не мог помолчать и минуты. Не успела мать пройти в комнату, как он выложил:
— Мама! А Хари вчера украл рупию!
Мать и так приехала сердитая (поссорилась с кем-нибудь в поезде или по другой причине — не знаю), и сообщение Вишну только подлило масла в огонь.
— Что тут случилось. Мохини? — спросила она.
— Ничего особенного, мама, — отвечала сестра. — Ты, наверное, хочешь помыться с дороги.
— После помоюсь. Сейчас же
