же махнул свободной рукой, открывая перед собой сизую воронку портала.
— Либо ты его кормишь, либо он сдохнет. — Они вновь стояли в оранжерее. Еще вчера такой сильный, полный жизни побег обвис, явно собираясь увянуть. Марта смотрела на ветку с удивлением. Как вышло, что всего за ночь с ним произошли такие изменения? Как будто одно то, что она перестала верить в него, в сам шанс его оживить, убивало цветок. Марте вдруг стало бесконечно его жаль. Он ведь живой. Да, плотоядный, но разве его в том вина, что создан таким? Он хотел жить, тянулся к свету, желая согреться чужим теплом. Как все живое. Разве люди не похожи на него? Вянут изнутри от грубого слова и неверия, чахнут без любви и заботы, теряют тягу к жизни и погибают. Одинокие, забытые всеми. Марта коснулась обмякшего побега, прошлась лаской пальцев по стволу. Тот встрепенулся, ответив теплом, будто искренне рад ее видеть.
— Ну что ты, — тихо прошептала девушка, любуясь, как ствол вновь наливается силой, а поникшие листья поднимают свои острые кончики к небу. — Не умирай, пожалуйста. Давай докажем им всем, что ты выживешь? Всем, кто в тебя не верит.
На этих словах, Марта оглянулась на стоявшего за спиной мага, будто желая бросить обидные слова ему упреком, и подавилась обвинительными фразами, не в состоянии протолкнуть из горла ни звука.
Риэрн застыл, следя, как завороженный за движением ее рук. По лицу волнами прошла судорога мышц. Глаза не видели будто ничего, ни ее, Марту, ни происходящего вокруг. Только луноцвет и руки, перебиравшие теперь тонкие, молодые еще листочки. Марта кормила растение силой, ощущая, как кружится голова. Слишком много за один раз. Нужно остановиться, но вдруг цветок тогда снова завянет? Ей вдруг захотелось доказать магу и его слуге, что сможет назло всем оживить луноцвет. Да хоть всю оранжерею! Из принципа, чтобы в самом сердце злого, уродливого леса выросло что-то прекрасное. Чтобы жизнь победила, скинув с себя черную пелену неизвестного проклятья.
Маг выдохнул, хрипло, рвано. Резко потянул ее на себя.
— Довольно, не желаю тащить тебя бездыханную на себе, — глаза вновь наполнились колкой злостью.
— А вчера таскал, — зачем-то напомнила девушка, раздосадованная, что ей не позволили и дальше гладить листья луноцвета. Он так в ней нуждался. Делясь с растением теплом, Марта ощущала себя по-настоящему важной и нужной. Такой нужной, как никогда прежде в жизни.
— Цветок появится, ясно?! И если я его выращу, то ты мне его отдашь, — с вызовом глядя в потемневшие глаза, Марта удивлялась сама себе. Откуда только набралась смелости выдвигать ультиматумы перед тем, кто мог убить ее одним своим словом. Несомненно мог.
— Чтобы получить луноцвет, нужно доказать, что достоин им владеть, — усмешка на губах Риэрна отчего-то вышла не едкой, как бывало всегда, а тоскливой. Что-то в лице его изменилось, всего на миг, но Марту обдало волной непроглядного одиночества, будто враз накрывшего чернотой все вокруг.
— Кому доказать? — взвилась селянка. — Тебе что ли?
— Мне, — отчего-то тихо, на выдохе, подтвердил маг и, привычно не спрашивая, поймал ее запястье. Через секунду оба уже стояли у дверей столовой.
— Пойди поешь. Нужно восстановить силы, едва стоишь на ногах. Вечером позволю снова кормить твоего питомца, раз так жаждешь умереть во имя спасения других.
Глава 7
— Хозяин? — Риэрн обернулся, кивнув вошедшему, взмахом руки велел уйти. Знавший мага с рождения, Аэрн давно понимал такие вещи и без слов. Вздохнув, тихонько прикрыл за собой дверь, какое-то время стоял, глядя на исчерченную резьбой поверхность. О чем думал? О поведении ли мага? Может, о том, что пустота замка теперь казалась еще ощутимее, будто все вокруг напоминало, как скудно они живут, застывшие во времени, словно личинка в капле янтаря. Риэрн тому наглядный пример. Иногда казалось, что в холодном, пустом взгляде взрослого мужчины, сквозит испуганный мальчишка десяти лет, впервые познавший вкус смерти. Аэрн помнил тот день, как вчерашний. Разве такое забывается? Вздохнув еще горше, старик отошел от дверей хозяйского кабинета, опустив плечи, ссутулившись, медленно поплелся в сторону кухни. Был ли еще у них шанс? Был ли шанс у того мальчика?
Риэрн ощущал чужое присутствие, почти так же печально глядя на двери со своей стороны. В его голове крутились схожие мысли. Наблюдая за Мартой, он вспоминал, какой оранжерея была раньше, когда мать и отец еще хозяйничали в замке. Помнил, что в “мамином раю”, как шутливо называл это место отец, всегда стояло лето. Ни морозы за стеклом, ни ветра, не нарушали покоя живших здесь растений, самых разных, выведенных матерью. Бывшая хозяйка любила их, будто молчаливые сорняки в самом деле имели душу, могли чувствовать и слышали ласковые ее речи. Самое удивительное, они, вправду слышали. Даже для выросшего в мире волшебства и магии Ри, это казалось странным, необъяснимым и по-настоящему волшебным.
То, что лес подчинялся воле отца мальчика никогда не удивляло, но вот любовь каждой травинки в маленькой теплице к маме вызывало недоумение. Риэрн знал, что лес слушается отца, потому что у мага сила. Выстроенный на магическом источнике замок, жил и подчинялся тому, чья душа связана с ним ритуалом. Из поколения в поколение хранителями разлома были мужчины их семьи. Много веков, со времен, когда земля в этом месте треснула, выплюнув на округу страшных зверей — порождение бездны. Сплетенные из магии, никем не сдерживаемые, они ринулись разорять ближние села, выпивая и иссушая людей. Император отправил лучших магов Совета разобраться с этой аномалией. Большая часть из них погибла, сражаясь с чудовищами, а те, что достигли разлома, выяснили: источник нельзя закрыть, только подчинить. Прапрапрадед Риэрна возглавлявший отряд, принял решение связать свою душу с бездной, чтобы получить контроль над ее порождениями и опасная для мира сила не попала в дурные руки. С тех пор каждый рожденный мальчик впервые же сутки проходил ритуал слияния. Отец опускал наследника в колодец, выстроенный над разломом и навсегда связывал душу ребенка с этим местом. Лес принимал нового хозяина и подчинялся ему по праву крови. Но мать… в ней не было силы. Магии тоже не было, а растения ласкались к худым ее рукам игривыми котятами. Сегодня так ласкался к рукам Марты умиравший до ее появления луноцвет, а селянка что-то шептала ему ласково, один в один, как когда-то делала мама.
Риэрн до сих пор ощущал тоску, сдавившую грудь, помнил, как горечь затопила все внутри. Почему-то странная эта девчонка была добра ко всем: к старику-хранителю, к цветку.
