Мадмуазель, вам вредно нервничать...
— Конечно, вы мне не верите. Никто мне не верит! Но я видела! Я видела его настоящее лицо! Никто из его прежних гостей больше не появлялся на людях. Он утаскивает их в ад!
Я сказал ей о Кроуфорде, но вызвал лишь новую волну истерики:
— Значит, он с ним заодно! Я видела, я все видела!
Она вдруг громко разрыдалась и упала лицом в подушку. Утешать дам, увы, не входило в мои профессиональные навыки, поэтому я отправился на поиски месье Элизье.
Он сидел за пианино и играл, играл просто потрясающе. И именно это время выбрал Александр Морель, чтобы посетить музыкальный салон. Он занял свободное кресло и повернулся к юному дарованию. Я вдруг понял, что казалось мне странным в этом человеке — он молчал. Ни в первое свое появление, ни сейчас он не проронил ни слова. Меня отвлекла мадам Дюпон с бокалом красного вина в руке, в тон ярко-алого шелкового платья смелого фасона. "Роковая вдова", — как метко охарактеризовал ее Реджинальд Кроуфорд.
— Как чувствует себя бедняжка Натали? В ее нежном возрасте жесткий корсет — верная смерть. Правильно я говорю?
От мадам несло стойким запахом алкоголя и дорогих духов.
— Я вовсе не советовал бы дамам чересчур утягивать талию, это деформирует внутренние органы.
— Но мужчинам же нравятся тонкие талии, так ведь? — она подошла слишком близко, и я был вынужден отступить на шаг. — На что только мы, женщины, не идем ради мужской любви...
На этом я поспешил ретироваться, неловко извинившись. Морель, естественно, уже ушел.
Утро следующего дня ничем не отличалось от предыдущего — все те же развлечения, изысканная еда и отличные напитки, разговоры ни о чем на языке, из которого я понимал от силы каждое пятое слово.
— Мой любимый день в году.
Я удивленно обернулся к Кроуфорду:
— Рождество завтра.
— Я имел в виду именно Сочельник, — он развалился в кресле, вытянув длинные ноги в начищенных до зеркального блеска туфлях. — День, когда ждешь чуда, словно ребенок.
— А Рождество?
— А Рождество, Джон, это день, когда чудо так и не случается.
Кроуфорд принялся сосредоточенно раскуривать трубку, и за этими нехитрыми действиями он пытался спрятать мгновенно ожесточившееся выражение лица. Я не собирался сдаваться:
— Рождество — семейный праздник, когда все родственники собираются вместе за столом, забыв старые обиды. Разве это не чудесно?
— Вы часом не хирург? — я отрицательно покачал головой. — Любой хирург позавидовал бы вашему стремлению залезть в чужой гнойный нарыв, доктор. Так отчего же вы сами не встречаете светлый праздник в кругу семьи?
Я не мог вот так сразу рассказать ему о записке, это повлекло бы за собой рассказ о мистере Вандерере и, соответственно, обо всех злоключениях моей прошлой жизни. Не уверен, что, несмотря на весь свой либерализм, Кроуфорд воспримет меня серьезно.
Баронет удовлетворенно кивнул, не настаивая на ответе, который я не торопился дать.
Не видя смысла продолжать опасную тему, я покинул курительную.
Так уж вышло, что ноги сами принесли меня обратно к запертой двери в башню. И вот что я заметил из того, чего не смог заметить мой наблюдательный компаньон. В двери не была предусмотрена замочная скважина. Однако дверь без всяких сомнений была настоящей и была заперта. Я пробежался пальцами вдоль дверного косяка, нащупывая едва заметные щели. Как, как же ее заперли? Разве что изнутри.
Время до вечера я провел в своей комнате, размышляя над этой загадкой. Вопреки здравому смыслу, она никак не желала меня отпускать, я просто не мог не думать об этом. Наконец, гонг возвестил о начале ужина, после которого все гости переместились в Красную гостиную и расположились полукругом у камина. Наступил час для страшных историй.
— А где же месье Морель? — мадам Дюпон кокетливо поправила шаль. — Неужели мы начнем без него?
Я привстал, приветствуя мадмуазель Эльзье. Девушка едва кивнула мне и заняла место подле брата. Она все еще была бледна, но, похоже, вполне пришла в себя. Рядом скрипнуло кресло, и тихий голос Кроуфорда шепнул:
— Приношу вам свои извинения, Джон. Я был излишне резок.
Последним вошел Александр Морель. Он поприветствовал гостей легким кивком и присел на крайнее кресло, чуть отодвинутое от других, поближе к огню. В отблесках пламени седина на висках мужчины ярко засеребрилась. Прав был Реджинальд, называя Мореля эксцентриком и чудаком.
Потянулись долгие, пугающие и не очень, правдивые или выдуманные, истории о привидениях — традиция, позаимствованная в Туманном Альбионе. Практически все из них велись на французском, поэтому я быстро заскучал. Только раз я действительно прислушался, когда говорить начал Кроуфорд. Несмотря на непонятные мне слова, голос его обволакивал, то поднимаясь в нужных моментах, то опускаясь до шепота. Мне очень бы хотелось знать, о чем шла речь. Внезапно со своего места вскочила Натали Элизье.
— Тише! Тише! Вы слышите?
Лично я, как ни напрягал слух, не услышал ничего, кроме потрескивания дров в очаге, однако девушка не успокаивалась:
— Мы прокляты! Прокляты! Это невинные души взывают о помощи! Я слышу их всех. Где, где вы? Покажитесь!
Поль Элизье кинулся к сестре, все загомонили, зашумели. Я же направился к выходу вслед за Морелем, незаметно покинувшим этот вечер безумия.
Дверь в комнаты хозяина была приглашающе приоткрыта, чем я, слегка робея, воспользовался.
— Чудесный вечер.
Он не спрашивал, он констатировал факт. Голос его мне понравился — негромкий, но уверенный и по-мужски твердый.
— Чудесный. Если можно так сказать.
Повинуясь жесту, я присел на край кресла, чинно сложив руки на коленях. Морель посмотрел прямо на меня:
— Скажите, как есть.
— Мадмуазель Элизье, она... она немного не в себе. Ей требуется помощь специалиста. Прошу вас, не судите ее строго.
Под пристальным взглядом мужчины я занервничал и, когда часы вдруг пробили одиннадцать часов, заметно вздрогнул.
— Мистер Найтингейл, слухи обо мне превзошли все мыслимые и немыслимые пределы. В них я и сумасшедший, и эпатажный, и гениальный, и легкомысленный.
— Так какой же вы на самом деле?
Бой часов стих, и в наступившей тишине было слышно только
