метров, и остановился сам, с заглохшим от удара двигателем.
В переднем листе тридцатьчетвёрки откинулся люк и оттуда, как мешок с мукой, кувырком вывалился на землю механик-водитель. Комбез его обильно дымил, клубы едкого дыма вырвались вслед за ним из открытого люка. Кроме него из тридцатьчетвёрки больше никто не вылез…
Секунды через три из люков немецкого танка, как тараканы, полезли оглушённые ударом танкисты. Андрей, опустив раненого Ангела на снег, и действуя механически, как автомат, заученным движением выхватил пистолет и стал методично отстреливать немцев, уже успевших вылезти из танка.
Расстреляв в быстром темпе весь магазин, он смог завалить троих. Затвор остался в заднем положении — пистолет встал на задержку. Он нажал кнопку выброса магазина, и он, выпав, легко скользнул к его ногам. Пока он лихорадочно вставлял в окно свежий магазин, у его ног прозвучали ещё два выстрела. Оба оставшихся немца завалились на броню с пробитыми головами. У его ног сидела очнувшаяся Агния и держала обеими руками свой ТТ:
— Я подумала…. — ей было очень трудно говорить, — что ты не справишься… — она вымученно, через силу, улыбнулась. И опять бессильно уронила голову на грудь.
— Милая, держись! Агнюшенька! — он подхватил её и потащил назад, к танкам…
Глава 5. Осколки.
Два танка: немецкий экранированный Т-4, и наша тридцатьчетвёрка, замерев в своём последнем движении, так и остались стоять, представляя теперь собой неплохое укрытие на поле боя. Контуженный мех. вод тридцатьчетвёрки, тем временем поднялся с земли, тряся головой, и полез через свой люк обратно в нутро танка. Через полминуты он вылез, прислонился спиной к борту, и глядя перед собой невидящим взором, горестно сказал:
— Всех в винегрет… один я остался… — и сфокусировав взгляд на подбегавшем к нему лётчике, тащившего под мышки раненого товарища, добавил: — а ведь мы этим экипажем от самого Курска шли, и хоть бы хны! А тут…. — он повесил голову.
Андрей положил Агнию на землю, прислонив головой к гусенице нашего танка. Наконец-то осмотрел. Вся нижняя часть лётного комбинезона была пропитана кровью.
— Солнышко, потерпи, мы сейчас, я сейчас. Я…. — он расстегнул лётный шлем, сдвинул его на затылок — лоб буквально струился потом, — я… сейчас мы сядем в танк, и поедем… — он обернулся на танкиста, потом снова обратился к девушке: — ведь ты потерпишь ещё немного?
Девушка открыла глаза:
— Осколки надо вытащить прямо сейчас…. Андрюша… это должен сделать ты. Сейчас, понимаешь? — она тяжело дышала. Было видно, что она с огромным трудом превозмогает боль.
— А может…. — Андрея пугала перспектива ковыряться в её теле, вытаскивая из него рваное железо. Перед глазами стояла та самая пуля в её груди, которую ему пришлось тогда вытаскивать зубами.
— Ты…. их вытащишь сейчас… они глубоко… один из них… — она сглотнула, закрыла глаза, — нужен инструмент… попроси у Паши, — она показала глазами на механика водителя. Танкист сидел с потерянным видом на корточках, привалившись спиной к опорному катку своего танка. Руки его опирались на колени, большие и сильные кисти рук расслабленно свисали вниз. Ростом он был чуть ниже Андрея, но широк в кости и широкоплеч. Лицо его было почти чёрным от копоти.
Андрей бросил дикий взгляд на чумазого танкиста. Его вид никак не увязывался с представлениями Андрея о хирургических инструментах.
— Да какие ж у него инструменты? — в отчаянии воскликнул он, — у него же… они только для танка… они же у него грязные!
— Пойдут любые….. грязные, ржавые…. Лишь бы… ухватить осколок и вытащить…. — она задыхалась, теряя силы.
И глядя в широко раскрытые глаза Андрея добавила:
— От заражения крови я не умру…. Вытащишь осколки — всё сразу заживёт…. Не вытащишь — я потеряю сознание окончательно… и… не смогу тебя… защитить. Тогда тебе… точно… конец…
Эта длинное объяснение окончательно подорвало её силы, и она опять провалилась в бессознательное состояние. Андрей заполошно обернулся к танкисту:
— Слышь, броня, у тебя инструменты есть? — и получив флегматичный, но утвердительный кивок в ответ, добавил: — давай скорее!
Механик молча полез в нутро танка и пошуровав там, минуту спустя вылез оттуда с деревянным ящичком крайней замызганности.
Поставил его на землю, открыл:
— Вот.
Внутри ящичка в живописном беспорядке лежали навалом различные отвёртки, несколько ржавых напильников, куски проволоки, кусачки, молоток, и здоровенные плоскогубцы.
Ничего подходящего не было…. Андрей посмотрел на механика-водителя:
— Слышь, бронЯ! Тебя как звать?
— Пашкой кличут…
— А меня Андрей. Слушай, Паш, у тебя пинцета какого-нибудь нету?
— Чего-о? — танкист с удивлением раскрыл глаза, — пинцет?! Да откуда? Я же не дохтур!
— Ну, а узкогубцы какие-нибудь?
— Узкогубцы… Утконосы, что ли?
— Ну да, они самые! Пускай будут утконосы! Есть?!
— На, держи, — танкист Паша запустил руку в бездонный карман своего замызганного комбеза и выудил оттуда небольшие, и чрезвычайно ржавые узкогубцы, — пойдёт?
Андрей схватил инструмент и с сомнением показал их Агнии:
— Это пойдёт?
Он легонько потряс её за плечо. Она с трудом открыла глаза и сквозь зубы:
— Да давай уже! Конечно, пойдёт.
Андрей заполошно обернулся:
— Слышь, Паша! У тебя какой ни то брезент есть в танке? Ну или тряпка там… только чтоб не грязная!
— Х-хы… не грязную ему подавай… скажешь тоже! — Пашка полез на моторно-трансмиссионное отделение танка и стащил оттуда свёрнутый в скатку кусок брезента. Он развернул его — брезент был изрядно порван осколками и запачкан грязью и маслом.
— Да не разворачивай ты его весь! Просто сверни вчетверо — надо под неё подложить! Не в грязь же мне её голой спиной укладывать!
— Да ты чё делать-то собрался? Кончается твоя девчонка, не видишь, что ли?
Механик-водитель много повидал на этой войне, и то, что сейчас видели его глаза, однозначно говорило ему, что жить девушке оставалось совсем чуть-чуть: она лежала, согнув ноги и прижимая руки к животу, пальцы её были окровавлены — весь лётный комбинезон на животе был буквально пропитан кровью. Было очевидно, что ранение у неё крайне тяжёлое: она была в полуобморочном состоянии, губы дрожали, дыхание было прерывистым, её всю била крупная дрожь.
Андрей бережно приподнял её за плечи, и поднял лицо к танкисту:
— Давай, подкладывай быстрее свой брезент!
Андрей уложил её, повернул на спину, с трудом распрямил ей согнутые ноги, отвёл её руки от места ранения, и стал расстёгивать и стягивать с неё лётный комбез…. Поднял вверх свитер, гимнастёрку…
Страшно запершило в горле, захолонуло сердце: вид, открывшийся его взору, привёл его в полное душевное изнеможение. Красивое, обнажённое тело, показавшееся ему ослепительно белым на этом грязном куске брезента, было буквально искромсано: весь живот и всё, что ниже, было буквально
