class="p1">— Нет, не запрещено. Мы на публике. Это на сто процентов законно. Я имею полное право фотографировать ее, если захочу… — Парень видит выражение моего лица, и у него хватает здравого смысла прекратить говорить. Если бы он был достаточно глуп, чтобы закончить это предложение, я бы не стал отвечать за свои действия. Все еще сидя на заднице на тротуаре, парень поднимает руки вверх, тяжело выдыхая через нос. — Слушай. Просто остановись, ладно? Очевидно, мы не с того начали. Меня зовут Арчер Макинтайр. Я работаю в «Нью-Йорк Газетт». В связи с новостью о том, что приговор Уэсли Фитцпатрику в Техасе может быть отменен, в прессе скоро появятся самые разные материалы. Я хотел дать девушке возможность высказаться по поводу предстоящего освобождения Фитцпатрика и того, что это может означать для нее…
В моих ушах раздается пронзительный звон, заглушающий слова этого ублюдка. О чем, черт возьми, тот говорит? Приговор Фитцу отменяется? Не может быть. Это невозможно. Впрочем, я нечасто смотрю новости. И легко мог это пропустить, если это только сейчас стало известно. Элоди тоже понятия не имела. Повернувшись к ней, я вижу, что ее бледность превратилась в пепел; сейчас она еще бледнее, чем на похоронах Джейсона, а это о чем-то говорит.
Я беру ее за руку и притягиваю к себе, прикрывая своим телом. Арчеру Макинтайру я говорю:
— Держись от нее на хрен подальше. Если знаешь, что для тебя хорошо, ты бросишь эту затею прямо сейчас и забудешь ее имя.
Позади меня Элоди стоит, застывшая, ее руки холодны как лед, когда она цепляется за меня.
— Я хочу уйти, — шепчет она. — Пожалуйста, Рэн. Давай просто уйдем.
Это все, что ей нужно было сказать. Мы начинаем двигаться, как только она произносит эти слова.
— Возможно, я был первым, — кричит Арчер позади нас. — Но не будьте настолько глупы, чтобы думать, что я буду последним. Давайте разберемся с этим профессионально! Вы устанете от людей, преследующих вас на улице. Рассказать свою версию — единственный способ прекратить это. Когда будете готовы к тишине и покою, позвоните мне в «Газетт». Тогда и поговорим!
ГЛАВА 4
КЭРРИ
Сиэтл очень похож на Лондон, или, по крайней мере, погода имеет поразительное сходство. Когда самолет приземляется в международном аэропорту «Сиэтл/Такома», колеса с грохотом ударяются об асфальт, в крошечное окошко справа от меня бьет дождь, стекая по армированному пластику, огни города вдали превращаются в калейдоскоп желтых, белых и красных цветов.
Уже поздно. Я устала до изнеможения, но мне никогда не удавалось заснуть во время полета. Раньше думала, что это из-за неудобных кресел и тесного пространства для ног, но недавно узнала, что даже в первом классе, где есть полностью раскладывающаяся кровать, на которой можно прилечь, я все равно не могу отдохнуть. У Дэша, напротив, такой проблемы нет. Наоборот. Мой парень сел в самолет, поужинал, выпил бокал шампанского, переоделся в треники и тут же вырубился нафиг. Я пыталась разбудить его несколько раз за последние шесть часов, но лорду Дэшилу Ловетту не нравилось, что его тревожили. И вот, наконец, мы добрались до места назначения ближе к полуночи, и парень выспался как следует. Ему придется винить только себя, как только начнутся последствия смены часовых поясов.
Стюардесса разбудила его час назад, чтобы сказать, что к посадке нужно быть в вертикальном положении, и с тех пор Дэш мысленно составляет список всего, что собирается сделать, как только мы доберемся до отеля.
— Прослушивание в консерватории состоится в воскресенье утром. У них есть рояль в одном из помещений для проведения мероприятий, которым, по их словам, я могу воспользоваться. Завтра я смогу на нем позаниматься и отточить свои навыки.
— Ты репетировал несколько недель подряд. Я бы сказала, что у тебя уже все отточено.
— Ладно. Я отлежусь следующие тридцать шесть часов, и все завалю, — категорично заявляет Дэш. — Похоже, это надежный план.
— Придурок.
— Прости, любимая. Это просто чудо, что я вообще получил приглашение на прослушивание, — говорит Дэш, в его голосе слышится волнение. — Есть только одно место. Одно. Если я его не получу…
— Все будет хорошо, — подбадриваю я. — Это временно. Летняя консерватория. На следующий год. У тебя все равно будет место в чрезвычайно конкурентной музыкальной программе в одном из самых признанных университетов мира.
Дэш задумчиво кивает, соглашаясь, но я могу прочитать, что происходит у него в голове, потому что это написано на его лице. Он нервничает. И так сильно хочет выиграть это место, что чувствует его вкус.
— Если бы это был кто-то другой, мне было бы насрать. Но этот парень — талант, Кэрри. Музыка, которую он написал…
Дэш надувает щеки, изумленно качая головой. Чтобы он так реагировал на чужую музыку? Скажем так, парень, которого они выбрали для преподавания в летней композиторской консерватории Сиэтла, должен быть гением. С тех пор как мы переехали в Англию, Дэш постоянно играет музыку этого парня, в частности, одно потрясающе красивое произведение, и даже я должна признать, что оно хорошее. А я далеко не эксперт в таких вещах.
— Он просто так молод, — бормочет Дэш. Неужели я уловила в его голосе нотки ревности? Ха! — Двадцать пять, — удивленно выдыхает он, не обращая внимания на мою ухмылку. — Ты не понимаешь. До того, как этот парень занял это место, самому молодому композитору, возглавлявшему летнюю консерваторию, было шестьдесят три года. Шестьдесят три!
— Если он такой особенный, то почему занимает это место только на год? — Этот факт — единственная причина, по которой мы сейчас возвращаемся в Сиэтл. Если бы парень собирался преподавать дольше, то Дэш подождал бы, пока закончит учебу, прежде чем пробовать поступить в консерваторию. Но нет, этот конкретный композитор согласился возглавить двенадцатинедельную программу только один раз.
— Он изучает себя. В этом году он заканчивает биологический факультет, а затем поступает в медицинский. У него не будет ни сил, ни возможности преподавать в течение многих лет…
— Но почему, черт возьми, он идет в медицину, если такой замечательный музыкант? — Все это не имеет для меня смысла.
— Он попал в какую-то аварию. Раньше он играл на каком-то инструменте, но не знаю, наверное, сейчас у него страсть к обоим областям. Что-то в этом роде. В любом случае, упустить такую возможность было бы… — Надув щеки, Дэш принимает мрачное выражение лица, его песочные брови сошлись вместе. — Не думаю, что я когда-нибудь смогу оправиться.
— Это самая мелодраматичная вещь, которую я когда-либо слышала от тебя.
Он усмехается.
