уже не из песни, но что они вытворяют? А теперь представь, что я бы поспал на полчаса дольше. Или пока я спал кто-то уже чего-то наделал. Мне теперь ходить весь день по стройке и смотреть не напортачил ли кто, чтобы потом переделывать?
— Наверное, нет.
— Да, Конрад. Да. И я сейчас пойду, а ты со мной, потому что ты мне должен за разбитую лампу, и будешь отрабатывать, и мы будем смотреть где и кто снова напортачил. Вот тебе чертежи, а я так пойду — мне они уже снятся. И хуже того, я их каждую ночь правлю, а на утро они такие, как ты и видишь.
Они пошли по стройке. Уже через несколько минут до Конрада стали долетать переговоры из разряда: «Кто этот чужак?», «Я его раньше не видел.», «Когда это его верблюд выссал?». Везение, что болтовня Зальдура оказалась полезной, сразу же компенсировалось неприязнью рабочих. Косые взгляды участились, а когда Расим требовал от Конрада высказать свое мнение, то на него смотрели так, словно хотели выложить вокруг него еще одну башню, но без дверей и высотой в десяток метров.
Расим оказался дотошным. Он трижды приказал перекладывать ряд из-за криво положенного кирпича.
— Это всего лишь кирпич. — возмутился молодой работяга.
— А у тебя всего лишь хребет. Если бы тебе в детстве сломали всего один позвонок, мог бы ты сейчас также ходить и разговаривать? Тебя отдали бы солнцу. Так что бери своё уродливое детище и вылечивай, пока я не решил, что твой род бесполезен во всех смыслах.
Конрад смотрел на злящегося юнца, на дворцовые башни, что высились над городом за его спиной, сдерживал стремление бездумно рвануть и действовать почем зря. Ведь сейчас надо было, как и хорошему строителю, неспешно выкладывать кирпич за кирпичом, чтобы создать здание идей и планов, на вершине которого очередная монета.
Он скрипнул зубами от этой мысли, помрачнел, и это не осталось без внимания окружающих.
— Даже мой друг Конрад недоволен тобой. — вставил Расим. — давай, скажи им.
Рабочие посмотрели на него исподлобья.
Тот самый неприятный момент, когда нельзя просто извиниться и уйти.
Конрад посмотрел в карие глаза мальчишки, затем на босые ноги и руки, что посветлели от каменной пыли.
— Ты давно кладешь кирпичи?
— Месяц, и что? — огрызнулся парень.
— Слишком спешишь. Тебе платят за каждый положенный или испорченный кирпич? Задумайся вот о чем…
Но Расим не дал ему договорить и стал размахивать руками перед лицом мальчишки.
— Не умеют они думать. Ты посмотри на него — сущий зверь. Ему бы только кирку, да камни колоть! Бесполезный сброд.
Конрад ждал. У него всё время мира.
"Почти всё время."
— Если казнить всех плохих… — начал Конрад фразу Зальдура, и мысленно добавил:
«Архитекторов.»
Расим это понял, фыркнул, отвернулся.
— То государство не увидит ни одного хорошего.
— Благодарю вас за мудрость, достопочтимый Расим. А тебе. — он повернулся к раоню. — стоит посчитать сколько ты положишь кирпичей, если будешь класть вдвое медленнее чем сейчас.
Юнец сплюнул.
— Вдвое меньше.
Расим покачал головой.
— А я что говорил? Они непробиваемы.
Но Конрад пожал плечами.
— Расскажи, если отважишься попробовать. Надеюсь, к тому моменту я еще буду здесь.
Парень фыркнул и принялся разбирать кривую кладку, бормоча проклятия.
Конрад не осуждал его. Что поделать? Если бы он поспешил в зале императора, с ним могло случиться кое-что хуже, чем кривой ряд кирпичей. И все же он оказался слишком быстр, хотя это не мог предсказать никто. Кроме богов.
Они закончили обход и Расим казался доволен.
— Эта лачуга растёт. А вот тебя мне прислала сама тень.
— Но найдется ли мне работа? Чтобы тебя сопровождать лучше обратиться к кому-нибудь более симпатичному.
Расим отмахнулся.
— С возрастом становится приятнее смотреть на чертежи и хорошо выполненную работу, друг Конрад. А её я тебе подыщу. Ты надолго у нас?
Конрад задумался, сколько ему понадобится времени на это дело. Неизвестно. Проникнуть во дворец можно, но надо и уйти живым. Войти и выйти тихо, а без нужной помощи или чертежей дворца это невозможно.
— На год или два. Может, больше. Мне нравятся здешние ветра, да и люди выглядят добрее.
Расим охнул.
— Вот эти мерзавцы и лентяи добрее выглядят? Или те негодяи, что обокрали тебя? Конрад, друг мой, тогда то, откуда ты пришел, настоящая житница солнца, где даже песок иссохнет.
Конрад улыбнулся и отшагнул в сторону, чтобы оставаться в тени.
— Я про тебя, Расим. Ты планируешь доверить мне ответственную работу, и не погнал меня в ночи.
Расим захохотал и тоже спрятался от солнца.
— Не выгнал, потому что испугался. Чего орать, когда не видишь на кого. А работа… чтож, если за три дня твоего наблюдения эти стены не рассыпятся, то будешь моим помощником.
— А если все пойдет не так? Кривые стены, балки не там?
Расим пожал плечами.
— Тогда тебя удушат сами рабочие — им же это всё придется разбирать. — и протянул руку.
Конрад пожал её.
— Тогда уж предпочту кирпичом по голове.
Первые два дня тянулись практически бесконечно. Конрад старался присутствовать всегда и везде, чтобы не допустить ни одной погрешности. Это нервировало и раздражало рабочих. Некоторые в его присутствовали останавливались, но как только уходил, возвращались к делам. Им явно не нравилось, что какой-то чужак объявился из ниоткуда и тут же стал выполнять роль надсмотрщика архитектора.
Как-то во время полуденной жары, когда все сделали перерыв в работе, Конрад сидел в тени и изучал чертежи. Изначальная задумка казалось красивой, высокой, но в ней не было характера. Симметричная, правильная. Как будто Расим осторожничал или боялся проявить фантазию. Был еще вариант, что он не умеет иначе, но он вдохновлялся старым другом Конрада, а значит в нем должны были быть позывы к неправильности. Почти всё, что делал Зальдур было асимметричным. Старался сделать так, чтобы эта неправильность шла в пользу. Как выбившаяся пряд из уложенных волос, как шрам под глазом у воина, как лучник у которого немного перекошены плечи. Всё это нарушало изначальную задумку, идеальность внешнего вида, но придавало ему если не душу, то особенность.
"И в конце концов он прославился." — порадовался Конрад за давно умершего друга.
— Эй, чужак. — окликнул его один из рабочих.
Конрад поднял глаза, всмотрелся в грубое и обветренное лицо, где один глаз явно был выше другого. То о чем он и думал только что — не красота, а индивидуальность.
— Ты целыми днями ходишь рядом с нами. — продолжал мужик. — отдохнуть бы тебе. А то…
— Я могу
