этот раз я знал, что ищу — и более того, оно в кармане пиджака точно было. Непослушной ладонью левой руки я нащупал «татушку» «Инты» во внутреннем кармане, сжал пальцами и потянул к изгибу правой — там, где прижатый пластырем должен был оставаться след от укола. Он уже зажил, но свежую ссадину можно расцарапать вновь.
Кровь — это то, что делает слова, тени, страхи реальными. Квинтэссенция жизни, наполняющая потустороннее связью с реальным миром — то, что есть мост, и плата, и сама душа, разлитая по всему телу. Мелкий бес, запечатанный кем-то в переносной пентаграмме «татушки», с жадностью вцепился в добровольно отданное ему. В обмен — будто холодный ветер снес всю сонливость, но я, наоборот, закрыл глаза и расслабился. Спокойствие и уверенность, данные бесом, потребовали разобраться, что здесь происходит.
— Отрубился? — Уточнили отсутствующим голосом медсестры. — Холодильник вызывать?
— Успеется. Иди ка ко мне, ласковая моя. — Медовым голосом попросила Вероника. — Ты не много ли кровушки откачала?
— Зато как спит хорошо. — Будто бы отступила та шажок.
Последовал хлесткий звук оплеухи.
— Если в этот раз не выйдет пяти литров, знаешь, что с нами сделают?
А вот и ответ, сколько нужно крови откачать, чтобы платить аренду…
Пока они отвлеклись, я вновь вернулся к изучению карманов — ключи я тоже переложил. Ключи, которые никуда не ведут, впрочем — «забыл» сдать в общежитии. Массу и жесткости удару добавят, если в кулаке сжать — хотя вариант против вампиров так себе. Но мне бы убежать, а не победить.
— Этот ведь молодой, здоровый, — обиженным голосом возражала Света. — А я не себе, я нам! — С жаром произнесла она.
— Не нам. Мне.
— Вероника, солнышко, мне хотя бы колбочку! — Заныла та. — Ты ведь такая красавица, а я старею. Я тоже хочу, как эти, с телевизора…
Еще одна оплеуха оборвала жаркую речь.
— Поговори мне. Все отдашь.
— Как скажете…
— Как скажу, так и будет. Думаешь, я не вижу, сколько уже растерла по себе? Обмануть решила?
А, так они кровь не пьют. Тогда шансы есть.
— Простите…
— Я знаю с кем ты спишь. — Выговаривала Вероника Свете. — И если посмеешь пожаловаться — вот тогда вешайся.
— Что вы, я никогда!.. — С жаром заверили администратора.
— Твоя доля — то, что в его карманах.
— Да они все нищие! — Искренне пожаловалась она.
— Зато искать никто не будет. — Примирительно произнесла администратор. — Пленку расстелила?
— Да…
— Готовь осушитель и топоры.
Еще и топоры. Понятно. Это что ж, я сегодня могу переночевать сразу в нескольких местах?..
— Девочки, — сипло выдохнул я и вцепился пальцами левой руки в ворот рубашки, пытаясь ее расстегнуть. — Вы что мне налили⁈ У меня же аллергия! — Посмотрел я жалобными глазами на двух женщин, ступором застывших в дверном проеме процедурного кабинета.
— Меня сейчас стошнит, ведро несите! — Простонал я, переваливаясь животом через валик кресла, и они наконец-то забегали.
— Света, живо! Михаил, потерпите секунду, — мягким голосом мне.
— Какая аллергия⁈ Медкарта чистая! — От волнения дрожал голос Светы, терзавшей ручку уборной — та не поддавалась.
— Снотворное неси, дура! Снотворное и пленку! — Подстегнула Вероника медсестра.
— Мы испортим кровь. — Забоялась та.
— Живо, я сказала!
— Таблетки, таблетки!.. В пиджаке, — прохрипел я уточнение, заметив, что Вероника повернулась к куртке.
— Где, в каком кармане? — Подбежала она ко мне, пока я сполз с кресла и неуклюже пытался встать.
— Вот тут, — сипя, повернул я к ней внутреннюю подкладку с карманами.
А как Веронике потянулась к нему и нагнулась вперед, резко встал, закидывая ей пиджак на голову, и сцепленными в замок руками сверху вниз ударил по затылку.
Кресло заглушило падение, ткань замаскировала бы вскрик, если бы не получилось.
Медсестра! — мелькнула тень позади, но из-за слабости я не успевал повернуться. Резкая боль пронзила левое плечо чуть ли не до кости, заставив заорать и дернуться всем телом.
Я с возмущением посмотрел на шприц с вдавленным до упора поршнем, пробивший рубашку и застрявший в мышце.
— Ой, — отпрыгнула от меня медсестра и с испугом посмотрела на валяющуюся в отрубе Веронику.
— Ой, — согласился я и пробил Светлане в челюсть.
Та кеглей упала подле подруги. Сверток с черным пакетом так и остался у двери в процедурный кабинет.
— Магия-магия… — Тяжело дышал я. — Ерунда ваша магия. — Взвесил я связку ключей в руке.
И тут же качнулся, чуть не упав к закадычным подругам. Не знаю, чем был наполнен шприц, но времени, судя по всему, у меня оставалось очень мало — «татушка» еле справлялась, не давая отрубиться.
Буквально бросив себя к стене за стойкой администратора, я умудрился зацепиться за нее — и несмотря слабость, качающую вокруг меня всю комнату, рухнул в кресло и уцепился за городской телефон.
Трубка молчала, будучи отключенной от сети.
— Что за день! — Чертыхнулся я, нашел на столе сотовый и отметил, что тот под паролем.
— О, распознавание лиц! — Узнав модель, обрадовался я, упал на пол и целеустремленно пополз к девушкам.
Попробовал разблокировать телефон по лицу Светы, повернув ее аккуратно за волосы — не работает. Перебрался к Веронике, скинул с ее головы пиджак — вуаля!
Хотя можно было просто палец приложить… Но пальцев — десять, а лицо — одно.
— Але? — Лежа на полу, набрал я по памяти телефон шефа.
— Ты почему не позвонил по номеру? — Обвинительным тоном начали отчитывать меня вместо «здрастье».
— Анна Викторовна…
— Тебя, понимаешь, ждут, а ты!..
— Анна Викторовна! — Уже жалобно промычал я, чувствую, что отрубаюсь.
— Что⁈
— Мне тут подпись поставить надо. Пятую.
— Что ж ты так себя не бережешь. Опять в метро избили?
— Не в метро, и не я. Но скорая — мне, — вывалился из ослабевшей руки телефон.
А сил хватило только чтобы продиктовать адрес перед тем, как потерять сознание.
* * *
Говорят, внешним видом человек дает послание в мир — одеждой, манерой поведения. Человек, вальяжно развалившийся на потрепанном деревянном стуле посреди комнаты, своим внешним видом показывал, что в этом мире он всего уже достиг, несите следующий.
Я таких видел только в кино, когда актер убедительно отыгрывает человека над системой — того самого, который дает героям задания, выкроив минутку между обедом и визитом к премьер-министру. Он же принимает победу, отмечая чужой героизм, как личное умение руководить.
Закинув нога на ногу на дешевом деревянном стуле, никак не вязавшимся с его образом, неизвестный мне господин терпеливо ждал, пока я проснусь — а я не подавал виду, разглядывая его сквозь ресницы, лежа на неудобной односпальной кровати: судя по железной решетке боковины перед глазами — больничной.
Такой
