что он…»
Остальную часть предложения мы не расслышали. Но ее нетрудно было восстановить. В ней, несомненно, говорилось о деятельности Кеннеди, касающейся разгадывания тайн.
– Совершенно очевидно, – констатировал я, – они знают, что мы ими интересуемся.
– Да, – согласился мой друг. – Нет никакого смысла наблюдать за ними дальше скрытно. Я хотел, чтобы они увидели меня, и узнать, что они будут делать.
Кеннеди был прав. Действительно, еще до того, как снова развернуться, мы обнаружили, что сеньора и Альфонсо встали и медленно направились к лифтам, все еще разговаривая с серьезным видом. Лифты находились за углом, и прежде чем мы смогли встать так, чтобы продолжить наблюдать за матерью и сыном, они уехали.
– Хотел бы я найти какой-нибудь способ добавить отпечатки обуви Альфонсо к моей коллекции, – заметил Крейг. – Следы, которые я нашел в пыли внутри саркофага в музее, – это следы мужских туфель. Однако полагаю, что в ближайшее время разжиться следами Альфонсо не удастся.
Он подошел к стойке дежурного клерка и расспросил его о семье де Моше и об Уитни. Выяснилось, что они жили в номерах люкс на восьмом этаже – правда, на противоположных сторонах и в противоположных концах коридора.
– Сейчас нет смысла тратить время на маскировку, – заявил наконец Кеннеди, доставая из своего кейса визитную карточку. – Кроме того, мы в любом случае пришли сюда, чтобы повидаться с ними. – Он протянул карточку дежурному. – Передайте ее сеньоре де Моше, пожалуйста.
Клерк взял карточку и позвонил в номер де Моше. К некоторому моему удивлению, сеньора ответила, что примет нас в своей гостиной.
– Очень любезно с ее стороны, – прокомментировал Крейг, когда мы вошли в лифт. – Это избавляет от поисков окольных путей для встречи с ней и позволяет сразу перейти к делу.
Лифт поднял нас на восьмой этаж без остановок. Мы прошли в коридор по толстому ковру и остановились у комнаты 810, в которой жили наши перуанцы. Дальше, в 825-м номере, жил Уитни.
Альфонсо там не было. Очевидно, он не поехал в свой номер с матерью и вышел через другую дверь на первом этаже. Сеньора была одна.
– Я надеюсь, вы простите меня за вторжение, – начал излагать Крейг самое правдоподобное объяснение нашего визита, какое только мог придумать, – но я заинтересован в возможности инвестировать в одно перуанское предприятие, и я слышал, что вы перуанка. Я встречался один раз с вашим сыном, Альфонсо, и подумал, что, возможно, вы могли бы дать мне некоторые советы.
Индианка пристально посмотрела на нас, но ничего не сказала. Мне показалось, что она догадалась об уловке моего друга. И все же женщина не стала отказываться от разговора с нами. Либо она не имела никакого отношения к делу, которое мы расследовали, либо была искусной актрисой.
При ближайшем рассмотрении ее глаза оказались еще более замечательными, чем показалось мне на расстоянии. Это были глаза женщины, наделенной избытком здоровья и энергии, – глаза, преисполненные тем, что в старых дамских романах было принято называть словом «амативность», означающим природу, способную на сильную страсть, будь то любовь или ненависть. И все же, признаюсь, я не мог найти в них ничего ненормального, как это было с глазами Локвуда и Уитни.
Сеньора де Моше ответила не сразу; пока она молчала, я торопливо огляделся по сторонам. Конечно, ее номер сдавался вместе с мебелью, но она переставила ее по-своему, добавив несколько собственных штрихов, которые придали комнате перуанский вид. В первую очередь эту атмосферу создавали картины и украшения, которые она явно привезла с собой.
– Я полагаю, – наконец медленно ответила сеньора, глядя на нас так, словно проникла прямо в наши мысли, – что вы имеете в виду проект мистера Локвуда… и мистера Уитни.
Кеннеди нельзя было застать врасплох.
– Я тоже слышал об их проекте, – уклончиво ответил он. – Перу кажется настоящим кладезем историй о зарытых сокровищах.
– Позвольте мне рассказать вам об этом, – с готовностью ответила сеньора де Моше, кивнув при словах «зарытые сокровища». – Я полагаю, вы знаете, что древние племена чиму на севере были самыми богатыми во время прихода испанцев?
Крейг кивнул, и мгновение спустя она продолжила, словно собравшись с мыслями и выстроив их в логическом порядке:
– Тогда у них был обычай хоронить вместе с умершими все их движимое имущество. Могилы не выкапывались отдельно для каждого. Поэтому, как вы понимаете, иногда в братской могиле, или хуаке, как они назывались, хоронили сразу многих. Так что хуака становилась со временем тайником с сокровищами. Это были священные места, прикоснуться к ним считалось нечестивым.
Судя по выражению ее лица, несмотря на все влияние современной цивилизации, она еще не до конца избавилась от старых верований.
– Где-то в начале семнадцатого века, – продолжила она, нетерпеливо подавшись вперед в своем кресле, – один испанец вскрыл хуаку в Чиме и нашел золото, которое, как говорят, стоило больше миллиона долларов. О хуаке рассказал ему один индеец – неизвестно, кто именно, да и не имеет уже значения. А вот испанец был предком дона Луиса де Мендосы, которого нашли убитым.
Перуанка резко замолчала, казалось, наслаждаясь нашим удивлением: мы не были готовы, что она заговорит об этом.
– Показав предку Мендосы сокровище в кургане, – добавила рассказчица, – индеец сказал, что дал ему только «маленькую рыбу» – «пехе чика», но когда-нибудь даст и «большую рыбу» – «пехе гранде». Я вижу, что вы уже знаете эту часть истории.
– Да, – признал Кеннеди, – я действительно кое-что знаю об этом. Но мне бы хотелось услышать более точный рассказ из ваших уст, а не чьи-то домыслы.
Де Моше чуть заметно улыбнулась.
– Полагаю, вы не знаете, – продолжила она, – что «пехе гранде» не был обычным кладом. Это было золото, принадлежащее храму. Некоторые перуанские храмы были буквально покрыты толстым слоем чистого золота. Это золото, а также все то, что было зарыто в хуаке, священно. Мансиче, верховный правитель, наложил на него проклятие, которое постигнет любого индейца, который расскажет о нем, а также на любого чужеземца, который о нем узнает. Проклятие постигнет любого, кто будет искать клад; оно коснется даже тех, кто лишь попытается получить священное Золото богов. Это одно из самых ужасных проклятий, какие когда-либо произносились.
Даже просто говоря об этом, женщина почтительно понизила голос. Я понял, что, несмотря на образование, она уважала древние суеверия. Похоже, что проклятие Мансиче, наложенное на сокровище, было для нее реальным, как если бы он физически обработал золото каким-нибудь ядом. Если нет – значит, она изо всех сил старалась создать у нас такое впечатление.
– Так случилось, – продолжила сеньора тихим голосом, – что этот
