его
остановили четверо парней, требуя денег. Николай не дал, и его несколько раз пнули. Не
больно, а так, мимоходом, для смеха. Вечером Николай рассказал об этом Никите
Артемьевичу.
– И ты стерпел? – возмутился тот. – Да что за характер у тебя!
Николай тогда только вздохнул – а что еще оставалось делать? Но теперь уж все –
пойдет в десант, в эти самые мужские войска, и после него станет таким человеком, что
всякая там шелупонь будет просто расступаться перед ним на улице. А чтобы все это
исполнилось, надо нажать сейчас на спорт: бег, перекладина, плавание. Не личность!
Подумаешь…
******************
У Бояркина мечта. Он знает, что пойдет в армию (их из училища возили однажды в
воинскую часть, давали стрелять из автоматов, показали казарму). Казарма была громадная,
от нее веяло какой-то дикой необжитостью и неуютом. Как можно было нормально жить в
этом громадном, похожем на большой спортзал, но низком помещении, заставленном
двухярусными кроватями. И тогда Бояркин вдруг с особой отчетливостью понял, как трудно
будет ему жить той жизнью, которая проходит в той казарме, если его ничего не будет
связывать с внешним миром. И конечно, этой связью должна быть девушка, которая будет его
ждать. Понятно, что все это звучало на очень высокой душевной волне и вдруг он встречает
Косицина с его рассказами и его фотографиями. Вот откуда ему кажется, что все начинает
крушиться вокруг него.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В гулком военкоматовском дворе кипела толпа провожающих и призывников, которые
сразу выделялись старой одеждой. Людское многоголосое брожение сопровождалось
переборами гармошек и баянов, дребезжанием гитар и ревом полчища равнодушных
магнитофонов.
В военкомате у призывников забрали паспорта и выдали военные билеты. Началом
службы в билетах значилось сегодняшнее число, но никто не знал, где и в каких частях
придется служить. На медкомиссиях Бояркина испытывали на вращающемся кресле, и он
теперь не сомневался, что попадет в десант.
Подошли автобусы. Толпа зашевелилась сильнее. Николая никто не провожал – дядя
был на работе, а его дети в школе. И домой в Елкино Бояркину перед службой съездить не
удалось. Он первым влез в автобус и занял удобное место. Через минуту проход был завален
чемоданами и сумками, которые безжалостно топтали взбудораженные призывники. По
салону поплыли волны сигаретного дыма, завоняло водочным перегаром. В этой обстановке
Бояркину вполне удавалось быть серьезным, вдумчивым и мрачноватым. Подсказка Жени
пригодилась – ему понравилась глухая замкнутость, он даже думал, что наконец-то нашел
свое внутреннее лицо и, пожалуй, всю жизнь будет таким. Это приносило даже какое-то
душевное удовольствие.
Через полтора часа колонна автобусов тронулась. За ней потянулись мотоциклы и
легковушки провожающих. Отрываясь от хвоста, колонна долго кружила по городу и уже в
темноте остановилась у старого заросшего парка. Вечер был теплым, но стекло в духоте
салона хорошо освежало лоб. Шла сортировка по частям. Скрывая волнение, Николай
заставил себя любоваться голубоватым фонарем на столбе, вокруг которого мельтешили
весенние мотыльки. Время от времени в дверях появлялся перетянутый ремнями усатый
прапорщик, набирал по списку группу и строем отводил ее в глубь парка.
Выкликнули, наконец, и Бояркина. Строй был неровный – все толкались, запинаясь о
собственные чемоданы. Николай теперь уже с нетерпением заглядывал вперед, где на всех
перекрестках главной аллеи стояли "покупатели". Группа прошла мимо молодцеватых
десантников и остановилась около моряков.
– Товарищ прапорщик, ошибка. Я попал не в ту группу! – крикнул Бояркин,
выпутавшись из строя.
– Фамилия?
– Бояркин Николай Алексеевич.
Сопровождающий повернулся к фонарю и, быстро проглядывая списки, морщился и
бормотал что-то злое, отчего шевелились его рыжие усы.
– Отставить, Бояркин! – рявкнул он. – Ошибки нет!
Потом была дорога на поезде. Николай сидел на боковом месте и глядел в темноту, как
в стенку. Жизнь ему представлялась какой-то безнадежной. Почему-то еще ни разу в этой
жизни ему не удалось поступить как хотелось. А тут вообще! Оказывается, кто-то без
сомнения знает, что ему лучше быть не десантником, а кем-то другим. Служить не два года, а
три! Кажется, и сам он кое в чем виноват – наверное, просто не достойным оказался для
десанта: нескладно отвечал на мандатной комиссии, слабо жал эспандер, не подошел внешне,
хотя специально держался с напряженными мышцами и угрюмым "десантным" выражением
лица. "Но все равно я с этим не смирюсь", – думал Бояркин.
А следующей ночью такой же призывник, как он сам, стащил его с полки дневалить. И
этому пришлось подчиниться. Николай уселся за столик первого купе и, окончательно
продрав глаза, понял, что ему нужно не спать час, потом разбудить следующего по списку.
Список лежал на столике – там были фамилии, номера полок.
По вагону гулял сквозняк, в тамбуре гремело железо. Бояркин, навалившись спиной на
стенку, смотрел в противоположное окно. Чем дальше уходил поезд на запад, тем больше
попадалось на пути станций, городов и сел. Время от времени фонари вырывали из темноты
один вход в приземистое здание какой-нибудь станции. Стремительно пролетали
палисадники с густыми акациями, и снова – темь. Бояркин мучился и злился – не в том
вагоне он едет, не в том вагоне дневалит. И днями Николай не отрывался от окна. Многое
захватывало его в этой богатой впечатлениями дороге, и но, выдерживая характер, он
пытался заглушить в себе любое волнение. Не туда едет, не туда… А пространство,
"осваиваемое" поездом, снова открывалось таким громадным, что радостное удивление
невольно примиряло Бояркина со случившимся. Теперь, когда проезжали города, Николай,
видел длинные колонны автомобилей, автобусов у шлагбаумов и вспоминал, как он сам не
раз из такой же колонны наблюдал за проносящимся поездом. Тогда движение, которому
приходилось уступать дорогу, казалось более обязательным, более государственным. А
теперь он сам состоял в этом, более обязательном, движении.
На третьи сутки пути в том купе, где ехал Бояркин, ребята окружили офицера и
забросали вопросами: "Почему зеленая окантовка на погонах? Почему на ленточках
сопровождающих моряков надпись "морчасти погравойск"? Разве граница – это не полосатые
столбы, собаки, маскхалаты, разве это не "лес дремучий снегами покрыт, на посту
пограничник стоит?"
– Вы забываете, что наша страна имеет и морские границы протяженностью десятки
тысяч километров, – объяснял офицер, похожий на умного подтянутого учителя. – Их-то вы и
будете охранять. Вначале будете учиться в отряде морских специалистов на Черном море. Вы
будете радиотелеграфистами, радиометристами, гидроакустиками, водителями малых
катеров, сигнальщиками, комендорами. А после учебы разъедетесь по морским границам
всего Союза. Хорошо у вас жизнь начинается, поверьте мне. Очень даже прекрасно.
Бояркин лежал на
