случаю нового начала. Но такое «новое начало» отмечать точно не хотелось.
– И поэтому решили забраться в чужой дом? – Уточнил полицейский Два-Подбородка. Он что, серьёзно? Принял меня за бездомную? До моей соседки, что в эту минуту выискивала что-то у себя в волосах в другом углу камеры, мне пока далеко.
– В десятый раз вам говорю, офицеры. – Закатила я глаза. – Я не забиралась ни в чей дом! Я там живу.
Напарник Двух-Подбородков, которому я присвоила имя Очаровательный – слишком уж он походил на принца Чарминга из мультика про Шрека – вскинул бровь. Как кнутом ударил. Заглянул в свои писульки и произнёс:
– Насколько я знаю, по адресу Харди-авеню, 13 проживает некий Джейсон Кларк, тридцати одного года. – Перевёл взгляд на меня. – Вы не очень-то тянете на Джейсона Кларка.
– И мне уж точно не тридцать один! – Состроила я оскорблённую. Нечего приписывать четыре года там, где их нет.
Я никогда не бывала в полицейских участках Лос-Анджелеса, но по меркам всех кино про плохих парней, этот участочек Берлингтона был совсем крошечным. От входа до камер вёл короткий коридор с парой закрытых дверей, а эти двое надсмотрщиков, похоже, работали прямо из этой же комнатушки. Их столы стояли лицом к друг другу, так что мне было прекрасно видно не только, чем они заняты, но и какого цвета у них носки под задравшимися колошами полицейских брюк. А у Двух-Подбородков я даже могла сосчитать количество родинок на лбу.
И работой этих двоих, по всей видимости, особо никто не заваливал. Каждый год в Лос-Анджелесе совершаются тысячи нападений, краж со взломом и угонов автомобилей. Меня саму дважды обворовывали в метро и преследовали от ресторанчика в Чайнатауне, пока я не запрыгнула в первый попавшийся автобус. Правда, потом я поняла, что забыла заплатить за съеденную лапшу дань-дань и цыплёнка бон-бон, и за мной гнался скорее всего обделённый официант, но возвращаться и проверять свои подозрения я не стала.
Но копы в Берлингтоне, похоже, сидели без работы. Прохлаждались – лучшего слова не подберёшь, учитывая в каком морозе им приходится жить. Я и моя болтливая соседка – самые опасные преступники, которые встречались им на пути за последний месяц, уж точно. Но тот, что поприятнее, офицер Очаровательный хотя бы проявлял больше участия к работе. Он оторвался от записей и внимательно на меня посмотрел:
– Так, теперь, когда мы вас наконец оформили, может, всё же расскажите, что вы делали в доме мистера Кларка?
– Мы с ним познакомились по интернету.
– На сайте знакомств?
– Нет, я не сижу на сайте знакомств.
Два-Подбородка подбечинился и поправил воротничок, выдав себя с потрохами. Вот уж кто – заядлый посетитель подобных приложений.
– Мистер Кларк разместил объявление о том, что хочет сдать дом на три месяца, пока будет в командировке в Лос-Анджелесе. – Раскладывала по полочкам я, надеясь, что на сей раз мне поверят. – А меня пригласили в ваш город рисовать картины. Я – художница.
– Художница? – Заважничал Два-Подбородка. – Я не слышал такой художницы, Эмма Джеймс. А ты, Пламмер?
Очаровательный покачал головой. Так вот как его звали. Пламмер. Эти двое представлялись во время задержания, но я тогда думала совсем о другом. Всё равно, буду звать его «Очаровательный». Уж слишком он очарователен для Пламмера.
– Начинающая художница.
«Неочаровательный» глумливо ухмыльнулся, но я постаралась не принимать его дурные манеры на свой счёт.
– Вот мы и обменялись с ним домами на время нашей поездки. Мистер Кларк поживёт в моей квартире, а я останусь в его доме.
Но выражения лиц моих привратников ничуть не подобрели.
– Мы пытались дозвониться мистеру Кларку, но он не берёт трубку.
– Уж мне ли не знать! – Проворчала я. – Сама писала и звонила ему, но он проигнорировал все мои попытки с ним связаться. Он ведь должен был оставить ключ от входной двери под ковриком.
– Дайте угадаю. – Подал голос глумливый коп. – Ключика там не оказалось, вот вы и решили прорваться силой?
– Никуда я не прорывалась! На улице – лютый мороз. Я замёрзла и никак не могла попасть внутрь, а мой телефон сел. До ближайшего дома тащиться далековато, а обувь у меня не самая подходящая…
Офицеры синхронно склонили головы к моим туфлям. Могу поклясться, даже Мэйбл оценила «Лабутены» и зашепталась о них со своими невидимыми друзьями. Наверняка обсуждали, какая я идиотка.
– Вот я и решила… – Я повертела языком, подбирая лучший вариант для определения «пробраться в дом». – Попытаться зайти без ключа.
– Это взлом. – Подытожил Два-Подбородка.
– Но я ведь уже объяснила вам!
Мэйбл захихикала, я пыталась оправдаться, пока Два-Подбородка осаживал меня обвинениями, а Очаровательный призывал к порядку. В этом балагане не хватало только пятого участника. И он тут же появился. Пожилой, сутулый мужчинка, который сидел за стойкой дежурного, когда меня привели в участок, заставил нас всех замолчать.
– Там женщина пришла. – Сказал он осипшим от сигарет голосом. Дымил от безделья на посту, не иначе.
– И что? – Нетерпеливо возмутился Два-Подбородка.
– Говорит, что пришла забрать задержанную.
Трое полицейских перевели взгляды с меня на безумную Мэйбл.
– Какую именно?
– Ту, что пыталась ограбить дом.
Похоже, нас обеих поймали на одном и том же, потому что никто даже не двинулся с места. Тогда дежурный тяжело вздохнул и пояснил:
– Ту, что не Мэйбл.
Эмма
– Недоразумение какое-то!
Женщина всё ещё причитала, пока подбивала зелёный плед под мои задубевшие ноги. Прямо как бабуля в детстве. Только та ещё наполняла грелки кипятком и подкладывала ко мне в постель вместо мягкой игрушки-обнимашки. Так случалось каждый раз, как я загуливала на улице и приходила домой посиневшая от миннесотского холода. С волосами-ледышками, торчавшими из-под связанной ею шапкой. С балоневыми штанами, заледеневшими у лодыжек в несгибаемые трубы. С губами, окрашенными в цвет бледной сливы, что росли на нашем заднем дворе.
Бабушка Эльма была человеком старой закалки и всегда выхаживала меня проверенными дедовскими способами. Банки на спину, чай с клюквенным джемом, отвар из ромашки, на вкус как подошва ботинка.
Эта женщина чем-то напоминала мне бабушку, только на десятки лет моложе и несколько сантиметров шире. Бабуля Эльма к старости иссохла в мягкий изюм и ростом едва ли доходила мне до макушки, а я и в тринадцать лет считалась не самой высокой в классе. Её руки оставались такими же нежными и тёплыми, хотя старость проехалась по ним с лихвой, наградив глубокими бороздами. Как и лицо, но по нему уже промчалось горе. Казалось, что после смерти моих родителей, все
