В «берлоге» Вера плеснула в высокий стакан местного вина, закурила и только после этого с ненавистью включила мобильный.
— Ма, привет, у меня всё в порядке, — спокойно начала Вера, когда трубка отозвалась голосом матери, — я живая…
— Верочка, с твоей стороны это глупо, — затараторила трубка, не дав даже договорить, — во-первых, ты не предупредила меня об отъезде, во-вторых, я, конечно же, не считаю Вадима хорошей партией для тебя, но у вас стабильные отношения и если тебя не устраивает…
— Мам, — попыталась вклиниться в этот поток слов Вера, — мам, ты опять говоришь о себе, а не обо мне. Просто представь хоть на минуту, хоть на секунду, что я могу сама всё решать в своей собственной жизни…
— Что значит “всё”, Верочка? — Снова мать прервала Веру на середине фразы, — что значит “всё решать сама”? А со мной посоветоваться? Ты же знаешь, что я тебе желаю только добра…
Поле этих слов Вера уже перестала слушать. Всё понятно — мать подвела разговор к стандартному сценарию, спорить бесполезно. Да и не очень хотелось. Вера положила смартфон на край журнального столика, налила ещё вина и снова закурила, стараясь думать о своём и просто переждать бесконечный поток бесконечных слов на бесконечную любимую тему матери.
Честно выждав пять минут тирады матери молча, Вера поднесла трубку мобильного к уху и решилась на точку:
— Мам, всё. Ты слышала меня? Я так решила, мне нужно отдохнуть в одиночестве. По возможности, буду тебе звонить. Можешь не набирать мой номер попусту — телефон постоянно находится “в отключке”. Всё! Пока. Целую.
Вера нажала “отбой”, секунду подумала, выключила и забросила замолчавшую “трубку” в комод.
Наливая себе ещё вина, Вера уселась с ногами в большое глубокое кресло и снова, уже в который раз за сегодня, перенеслась на край обрыва и заново, как там ощутила опасность, услышала полет стрелы, и… что же всё-таки там произошло?
Вера включила первый попавшийся в плейлисте трек и сделав большой глоток, закрыла глаза…
«Это дьявол ночью ждёт у самой двери
(Одна только вечность длиннее любви)
Это дьявол ночью ждёт у самой двери.
Так жара на потолке превратится в дожди.
Так болью тупой кровь ударит в виски.
Это дьявол ночью ждёт у самой двери.
Недели нам хватит, ты этот мир взорви!
И именем, как выстрелом, вокруг всё оживи!
Это дьявол ночью ждёт у самой двери…
Это дьявол удлиняет тень на потолке
(Любовь как вечность: везде и нигде)
Это дьявол удлиняет тень на потолке.
Так восторг входит ночью в двери к тебе,
Так безумство секса костенеет в грехе.
Это дьявол удлиняет тень на потолке.
Это только в глупости, голоде, во сне,
В блаженстве, горе, смерти, нищете…
Но губы шепчут: «Дай ещё ты мне!»
Это дьявол удлиняет тень на потолке.
Это дьявол линией тебя очертил
(Любовь длинна и нет уже сил)
Это дьявол линией тебя очертил
Забрал твой сон, желанья убил,
Этой ночью снова я тебя победил.
Это дьявол линией тебя очертил…»
«Да, действительно, — думала Вера, закуривая, — это дьявол линией меня очертил, забрал мой сон, желанья убил…но где же мой любовник, который сможет меня «победить»? Неужели это Дин…нет, Дин, не похож на дьявольского любовника … Дин скорее, тихий и домашний, как кот, или собака, со щенячьими нежностями»…
В маленькой комнатке витал сигаретный дымок (надо проветрить!) из динамиков приглушённо доносилась любимая музыка… Вера ощущала, что постепенно мысленный диалог сходит на нет, кроме… кроме разговора с матерью, который продолжал торчать занозой в мозге, мешал мыслям развернуться в полную и силу и ощутить свободу… Вера нещадно раздавила в пепельнице окурок, ощущая, как кресло затягивает её тело в свои объятья, как сами собой закрываются веки и на волю вырывается подсознание…
***
Пальцы Царицы Дакнеса прикоснулись к инкрустированным подлокотникам трона, ощущая приятную прохладу и завитушки инкрустации.
— Царица!
Она открыла глаза и встретилась с тяжелым взглядом Голиафа — Её телохранителя, учителя и друга, возможно единственного друга в Мире Дакнеса.
— Что тебе, Голиаф? — Устало спросила Она.
— К тебе пришла с визитом Семиликая.
— Зови, так же устало произнесла вслух и добавила про себя, — «всё равно зайдет сама, если захочет”.
Царица была удивлена официальному визиту Матери.
В Зал грациозно пошла Семиликая — Её Мать и одна из самых красивейших богинь. Идеальная фигура Семиликой в этот раз была лишь слегка прикрыта лёгкой туникой, задрапированной не менее воздушной накидкой зелёного цвета. Зелёный цвет был любимым и постоянным цветом нарядов Богини. От настроения зависел лишь тон. Сейчас наряд Семиликой отливал всеми оттенками тёмно-болотного. Это могло означать, что богиня пришла в гневе, или с плохими новостями…
Царица жестом приказала Голиафу оставить их с Семиликой наедине.
— Ты снова была на Земле? — Без церемоний начала Семиликая.
Вечно молодое, с изящными чертами, лицо богини не выражало никаких эмоций. Впрочем, Царица Дакнеса не помнила, чтобы Семиликая когда-либо тратила время на эмоции. Семиликая упорно игнорировала официальные приветствия и прощания и всегда поражала способностью появляться в самое неподходящее время, когда её никто не ждёт и не хочет видеть…
Царица молчала, ждала что ещё скажет ей мать.
— Ты снова была на Земле? — Уже с явным нажимом повторила свой вопрос Семиликая.
— Да, — как можно спокойнее и равнодушнее ответила Царица, глядя прямо в глаза в глаза матери, подавляя удивление за маской равнодушия. — Что случилось? Ты врываешься ко мне, с официальным визитом и при этом игнорируешь этикет. При этом задаёшь единственный вопрос, который относится ко мне лично. Говори, что ты хочешь от меня, я ведь знаю, просто так ты никогда не появляешься… тем более в этом Мире.
— Ты права, — миролюбиво согласилась богиня, — мне никогда не нравился этот… Мир. А сейчас мне не нравится, что… несмотря на твоё присутствие… — многозначительная пауза, без слов намекающая, что преемница Царя Дакнеса явно не дотягивает до уровня предшественника, — Мне жаль, что твоего… отца уже нет в мире живых…
— Не лги, — глаза Царицы гневно сверкнули, — ведь именно ты постаралась убрать его из мира живых!
— Не будем об этом, — без эмоций прервала неприятную тему Семиликая, — я пришла говорить о тебе!
— Говори, или уходи! — В глазах Царицы появилось упрямство.
