моих прикосновений, как будто я дарю ей подарок. Для нее это так. Для меня это как бремя, которое я не хочу нести. Но буду.
Я делаю глубокий вдох.
Это то, чего она хочет. Это для нее. Это все для нее.
Я чувствую тепло его рук с обеих сторон моей головы, но прикосновение не обжигает меня, как должно. Не смея вздохнуть, ожидаю резкого подергивания его мышц перед небытием. Дело не в том, что я хочу умереть, просто я чертовски устала. Так устала от всего этого. Брайс убьет меня, когда вернусь домой. Он прикончит меня самым худшим, самым болезненным способом, который только сможет придумать в своем садистском уме. Так, кажется, лучше.
Как бы безумно это ни звучало, так безопаснее.
С закрытыми глазами я купаюсь в темноте за моими веками. Мне нужно поспать. Мне нужно отдохнуть. И я никогда не получу этого от той жизни, которая у меня была, даже до того, как Лекс забрал меня. Для меня есть только один конец. Всегда был только один способ, которым это могло закончиться: смерть от рук мужчины. Я просто выбираю, в чьих руках это произойдет.
Он убирает руки с моего лица и наклоняется, чтобы поцеловать меня. Я отстраняюсь, ловя его дыхание на своем вдохе. Он на вкус как грех.
— Лекс, — шепчу я, толкая его в грудь.
— Если ты все еще захочешь умереть после того, как я трахну тебя, то я сделаю это. — Его голос низкий и отчаянный. — Позволь мне войти в тебя, кролик.
Насколько ниже я могу опуститься? Помимо шести футов под землей, на которые надеялась? Переспав с ним, отправлюсь в свободное падение в ад, но действительно ли это имеет значение на данный момент? Насколько важна святость брака, из-за которого я вся в синяках?
Я опускаю плечи, когда он снова наклоняется. Луна заглядывает сквозь лобовое стекло, предлагая лишь проблески слабого света. Он не сможет увидеть мои синяки. Он не сможет пожалеть меня. Я могу притвориться женщиной хоть раз в жизни. Я могу притвориться, что я обычная двадцатидвухлетняя девушка. Возможно, даже найду несколько мгновений счастья.
Его губы снова встречаются с моими, и я принимаю его поцелуй. Приоткрываю рот, чтобы впустить его внутрь. Его грудь тяжело вздымается, когда он наклоняется надо мной, толкая меня к двери, когда ползет между моих ног. Его рука обвивается вокруг моей шеи и поднимается, чтобы схватить волосы. Он стягивает с меня рубашку, позволяя тяжелой руке скользнуть по выпуклостям моей обнаженной груди. Я борюсь с болью, когда он касается синяков возле моего пояса. Я бы никогда не позволила ему сделать это, если бы он мог меня видеть. Не хочу, чтобы он кто-нибудь увидел, насколько я повреждена. Он стягивает с меня штаны с таким голодом, как будто он — животное, которое вот-вот сорвется.
Я слышу, как расстегивается его молния.
Это на самом деле происходит.
Это реально.
Я задыхаюсь, когда чувствую тепло его члена напротив моей киски. Я хочу остановить его. Протягиваю руку и упираюсь в его широкую грудь, но он такой сильный. Намного сильнее, когда он выше меня.
— Лекс, — тяжело дышу я, в слове сквозит неуверенность. Такое чувство, что уже слишком поздно. Поводок едва сдерживает его сейчас, особенно когда он так близок к тому, чтобы проскользнуть внутрь меня.
— Шшш, милая крольчиха, — шепчет он, прежде чем снова поцеловать меня. — Впусти меня. — Он рычит и углубляет поцелуй. Его твердая рука исследует меня между ног, и я прижимаюсь к нему, когда прикосновение посылает электричество по моему телу и пробуждает то, что давно спало. Может быть, эти части меня вообще никогда не пробуждались.
Его пальцы проникают внутрь меня, прикосновение, которое помнит мое тело. Я выгибаю бедра под его рукой. Он убирает руку, и я слышу, как он сплевывает. Затем снова прикасается ко мне, погружая пальцы внутрь меня. Я не вижу его член, но чувствую его тепло на своей коже. Помню, как он выглядел в мотеле. Как и весь Лекс, он огромен. Я бы хотела, чтобы не было так чертовски темно, чтобы я могла его видеть. Но если я могла бы увидеть его, то и он мог бы увидеть меня.
А этого не должно произойти.
Когда он толкается внутрь меня, растягивая так, как никогда раньше, я кричу, отчасти от шока, но также и от осознания того, что кто-то, кроме моего мужа, находится внутри меня. Разрывая меня. Делая меня такой, как меня называет мой муж.
Шлюха.
— Боже, — стонет он, толкаясь глубже. — Твой муж такой чертовски тупой. — Он шепчет эти слова, прежде чем выйти до кончика и снова войти в меня. Мои ногти впиваются в его бока, пока он трахает меня, медленно и сладко, так, как я не ожидаю. Не похоже, что он трахнул бы меня таким образом. — Не волнуйся, милый кролик. Если ты позволишь мне сохранить тебе жизнь, я покажу тебе, как я по-настоящему трахаюсь. Я дам тебе повод сделать следующий вдох для меня, — рычит он, как будто чувствует, о чем я думаю.
Я прижимаюсь к двери, подлокотник впивается в спину в тесном пространстве. Впрочем, это не имеет значения. Я закрываю глаза и позволяю себе сосредоточиться на ощущениях между моих ног, когда он входит и выходит из меня. Слушаю его глубокие, отчаянные вдохи, когда его бедра врезаются в мои. Он показывает мне лишь часть своей силы, и это пугает меня так же сильно, как и возбуждает.
Он вырывается и садится, отодвигая мои ноги в сторону.
— Забирайся ко мне на колени, — командует он хриплым голосом, от которого у меня на мгновение слабеют ноги. Я нащупываю его в темноте и седлаю его, моя голова почти ударяется о крышу машины. Он дергается напротив моей киски. — Я хочу видеть тебя, — шепчет он.
Его рука движется к плафону, но я хватаю его за запястье и вместо этого кладу его ладонь себе на задницу.
— Оставь это, — говорю, вводя его в себя. Я не хочу, чтобы он видел синяки сейчас, после того, как его руки прошлись по каждой болезненной части моего тела.
— Я собираюсь взглянуть на твое тело, маленький кролик, — рычит он мне в рот, когда я опускаюсь на его член. Мой жар спускается к его тазу, и стон, срывающийся с его губ, заставляет меня трепетать. Мой стон прорывается сквозь статическую