к двери винного погреба, бешено возясь с ней, прежде чем ворваться внутрь, оставив дверь приоткрытой для Левина. Смутно я слышу шаги позади себя и надеюсь, что это его шаги. Я надеюсь на это еще больше, когда слышу, как хлопает дверь, и поворачиваюсь, как раз когда добираюсь до люка в задней части подвала, сердце колотится у меня в горле, пока я жду, кто выйдет из-за ряда полок.
Что мне делать, если это не он? У меня нет оружия. Не думаю, что я смогла бы кого-нибудь ударить. Я знаю, что должна спуститься в люк и выбраться наружу, но если я пойду одна, что тогда? Без Левина я понятия не имею, куда мне следует направиться после того, как я выйду. Только он знает остальную часть плана, я просто знала, что должна пойти с ним.
Из-за высокой полки выскакивает фигура, крепкая и мужская, и я мгновенно понимаю, что это не Левин. Я кричу, отшатываясь назад, подальше от люка в надежде, что он не заметит пути к отступлению, что я могу как-нибудь… Что? Где Левин? Он уже мертв? Кого они прислали, если он уже мертв…
Мужчина, пошатываясь, приближается ко мне, жестокая улыбка кривит его рот, когда он протягивает руку, его глаза темнеют от насилия и похоти.
— Иди сюда, красотка, — рычит он, проводя языком по нижней губе. — Босс сказал, что ты вернешься нетронутой, но я думаю, что могу попробовать…
Воспоминания о нападении Хосе захлестывают меня, превращая мою кровь в лед, и я оцепенело шарю за спиной в поисках чего-нибудь, чего можно было бы использовать в качестве оружия. Все, что угодно, лишь бы руки этого человека не касались меня, чтобы дать мне хоть мгновение сбежать…
Моя рука сжимает бутылку вина, и я выношу ее вперед, сильно ударяя сбоку о лицо мужчины. Он воет от шока и боли, и прежде, чем он успевает опомниться, я хватаюсь за еще одну, разбиваю ее так же сильно, как протискиваюсь мимо него, и бегу обратно к люку. Все мысли о том, чтобы дождаться Левина, забыты, и все, о чем я могу думать, это о том, что я должна выбраться. Что я должна уйти.
Мужчина заворачивает за мной за угол, лицо в крови, осколки стекла вонзились ему в лицо, он что-то бессвязно кричит мне, пошатываясь. В ужасе я хватаюсь за другую бутылку, отскакиваю назад и швыряю ее прямо ему в голову. Бутылка разбивается о его руки, когда он подбрасывает их вверх, жидкость расплескивается по полу. Я с ужасом смотрю, как он поскользнулся и с ужасным звуком рухнул на пол, приземлившись на осколки стекла.
Я не жду, чтобы увидеть, что произойдет дальше. Я поворачиваюсь и бросаюсь к люку, адреналин переполняет меня, и тут я слышу еще один выстрел позади себя. Я быстро разворачиваюсь и бросаюсь к одному из рядов полок, беря в каждую руку по бутылке вина. Держа их наготове, я заворачиваю за угол, но тут меня окликает знакомый голос.
— Елена! Остановись, это я!
Все мое тело дрожит. Я замираю на месте в тот момент, когда слышу голос Левина, и не могу пошевелиться, облегчение переполняет меня, когда я вижу, как он перешагивает через теперь уже мертвое тело напавшего на меня человека, быстро направляясь ко мне.
— Полегче, — говорит он тем же спокойным и успокаивающим тоном, протягивая руку к бутылкам в моих руках. Он забирает их, поворачивая одну, чтобы видеть этикетку, и он улыбается мне сверху вниз.
— Ух ты… это редкий винтаж. Не могу разбить его ни о чью голову.
Что-то в сочетании легкой улыбки на его лице посреди такого хаоса и шутки что-то разбивает во мне. Я чувствую, что обмякаю, мои мышцы слабеют, колени подкашиваются, и я начинаю оседать на пол.
— Эй! Полегче.
Он мгновенно тянется ко мне, подхватывает одной рукой, в другой держит пистолет, оглядываясь назад.
— Пошли. Мы почти закончили.
— Мои родители…
— Я не знаю, — честно говорит он. — Но твой отец — жесткий человек, Елена, и храбрый. Я уверен, что он делает все возможное, чтобы оставаться в безопасности, и чтобы твоя мать тоже была в безопасности.
Это не совсем утешение, но, к своему удивлению, я нахожу, что ценю это. Он не лжет мне, не притворяется, что все в порядке, когда этого вполне могло бы и не быть. Он изложил правду самым простым из возможных способов, и я смотрю на него, невольно чувствуя успокоение.
— Ты можешь опустить меня, — говорю я ему так спокойно, как только могу. — Я могу идти. Я в порядке. У меня просто был момент слабости, вот и все.
— Ты уверена? — Он уже пятится к люку, пистолет все еще наполовину поднят, готовый выстрелить в любой момент. — Я могу нести тебя. Это не составит труда.
Конечно, это не так. Я чувствую, какой он сильный, его мускулистая рука обнимает меня, прижимая к своей груди, как будто я перышко. Честно говоря, я ничего так не хочу, как прижаться к нему, спрятать лицо в его рубашке и отгородиться от всего. От него пахнет теплой кожей, чистым бельем и солоноватым цитрусовым одеколоном, который зажигает искру где-то глубоко внутри меня, ту, на изучение которой у меня нет ни времени, ни сил. Но я также не хочу быть девицей в беде, которую вытаскивают из опасности. Я хочу стоять на своих собственных ногах.
Моя сестра была достаточно храброй, чтобы дать отпор Диего Гонсалесу, укротителю невест, вопреки всем ожиданиям, которые возлагались на нее. Я могу быть достаточно храброй, чтобы выйти отсюда самостоятельно.
— Я уверена, — выдавливаю я, и Левин ненадолго колеблется, затем кивает.
— Я далек от того, чтобы указывать тебе, что делать, — говорит он с полуулыбкой, кивая в сторону люка. — Иди. Получи преимущество, и я последую за тобой убедившись, что за нами никто не придет.
Я с трудом сглатываю, быстро направляясь к нему. Я открываю защелку, подтягиваю ее вверх, хватаюсь за лестницу и спускаюсь по ней так быстро, как только могу, не падая. Я всегда ненавидела такие лестницы, и у меня было очень мало случаев подняться на одну из них, за исключением тех случаев, когда мне нужна была книга с очень высокой полки в библиотеке, а те лестницы прикреплены гораздо лучше, чем эта.
Я чувствую, что не смогу снова дышать, пока не доберусь до дна. Когда мои ноги касаются твердой земли, я отступаю, наблюдая, как Левин спускается за мной. Мгновение спустя я вижу его у входа в люк, он еще раз оглядывается, прежде чем последовать за мной вниз.
У нас все в порядке. Так и должно быть.
Едва я успеваю подумать об этом, как слышу, как сверху хлопает дверь и раздаются новые шаги.
— Блядь! —
