убегать от чего-то так драматично, под землю, как испуганным кроликам.
Теперь я не так уверена.
Я распахиваю дверь одним резким жестом, это все, на что я способна, эта искра мужества на мгновение. Просто держись, и будет еще одна. Я пытаюсь дышать носом и ртом, прерываемая каждым звуком стрельбы снизу. Моя мама будет у лестницы, ведущей в винный погреб. Она уже там. Она не пришла за мной, потому что…
Я не могу придумать ни одной причины для этого, которая не вызывала бы у меня желания разрыдаться в истерике. Поэтому вместо этого я заставляю себя перестать думать об этом, перестать думать о чем-либо, кроме следующего шага вперед, следующего вдоха, следующей искры мужества, которая может подвести меня к краю лестницы и начать спускаться, дико озираясь по сторонам, когда я низко пригибаюсь в поисках любого, кто может заметить меня и попытаться напасть.
— Елена!
Я почти кричу, прежде чем понимаю, что это голос моего отца. Волна облегчения захлестывает меня, такая сильная, что у меня почти кружится голова, прежде чем раздаются новые выстрелы. Я чувствую себя так, словно вот-вот снова вылезу из своей кожи.
— Волков, быстро!
Я вижу, как Левин появляется позади моего отца, его лицо напряжено и решительно, челюсть сжата, когда он быстро поднимается по лестнице, хватая меня за руку.
— Мы должны выбираться отсюда, Елена, — спокойно говорит он, и я смотрю на него, чувствуя себя слегка шокированной.
На его челюсти пятно сажи, а на горле красная отметина, как будто кто-то царапал его ногтями. Тем не менее, в нем все еще есть та убийственно тихая опасность, которая раньше разжигала мое любопытство, которая заставила бы мое сердце биться быстрее, если бы оно уже не билось на полную мощность. Его рука обхватывает мое предплечье, широкая и сильная, но нежная, и он осторожно тянет меня к краю лестницы, которая ведет меня мимо отца и вниз.
— Нам нужно идти, — повторяет он, и я вздрагиваю, оборачиваясь, чтобы посмотреть на своего отца.
— Нет, я не могу! Я не могу оставить тебя…
Было достаточно плохо представлять, как мы уезжаем, когда мы говорили об этом вчера или позавчера, когда солнце светило достаточно ярко, чтобы смыть воспоминания о партизанских атаках людей Диего, нападении Хосе на меня или бесчисленных угрозах, которые сыпались на нас с тех пор, как Изабелла сбежала с Найлом. Теперь, когда часть моего дома охвачена огнем, в ушах звучит стрельба, на лице моего отца написан страх, который он не может полностью скрыть, это кажется невозможным.
— Елена. Дорогая. Ты должна. — Мой отец тянется ко мне, ненадолго вытаскивая меня из объятий Левина, когда он нежно кладет свои руки мне на плечи, глядя на меня с выражением любви, к которому я так привыкла за эти годы, которому так глубоко доверяла. — Тебе здесь небезопасно. Ты это знаешь. Волков тебя вытащит. Ты можешь доверять ему, но ты должна делать то, что он говорит. Ты меня понимаешь?
У меня так сдавило горло от слез, что я не могу говорить. Все, что я могу сделать, это покачать головой, безмолвно умоляя не отсылать меня, и я вижу, как вытягивается лицо моего отца, когда он притягивает меня в свои объятия, крепко обнимая.
— Дорогая, пожалуйста. Не заставляй меня смотреть, как еще одна моя дочь попадает в руки такого человека, как Диего, или еще хуже. Пожалуйста, уходи.
Он откидывается назад, гладит мои волосы обеими руками и смотрит мне в глаза.
— Родная моя, я люблю тебя. Я увижу тебя снова, клянусь. Но мне нужно знать, что ты в безопасности.
Он встает, передавая меня Левину, а сам начинает спускаться по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и я с внезапным потрясением замечаю, что в его руке пистолет. Почему-то это душит меня еще больше, зная, что он подвергается опасности, защищая себя и других в доме, на территории поместья, и я чувствую, как по моим щекам текут слезы.
Меня тошнит от страха, голова кружится. Я чувствую попеременное оцепенение и как будто все мое тело вибрирует от страха. Мне требуется минута, чтобы осознать, что рука Левина снова нежно лежит на моей руке, направляя меня вниз по лестнице.
— Ты будешь в безопасности, — говорит он, его голос полон спокойной уверенности, которую я нахожу поразительной в нынешней ситуации. — Твой отец сказал мне, куда идти. Все будет хорошо, Елена…
Раздается еще одна очередь, и Левин разворачивается, толкая меня за спину, когда поднимает пистолет, за которым я даже не видела, чтобы он тянулся. Я прикрываю рот рукой, чтобы заглушить крик, замирая на месте, наблюдая, как он осматривает местность вокруг нас, медленно поворачивая голову, прежде чем он опускает пистолет и подталкивает меня в направлении, которое, я знаю, ведет к винному погребу.
— Быстрее, — говорит он, оставаясь чуть позади меня. — Мы должны выбираться отсюда.
Краем глаза я вижу дверной проем, ведущий в официальную гостиную, и отблески пламени сразу за ним. Все мое тело сжимается от страха, и я чувствую, что инстинктивно прижимаюсь ближе к Левину, когда понимаю, что сам дом подожжен.
— Держись поближе ко мне, — коротко говорит он. — Ты будешь в безопасности.
Почему-то несмотря на то, что я познакомилась с ним только вчера, я ему верю. Есть что-то в том, как он держится, в спокойной уверенности, с которой он двигается, заглядывая за каждый угол и оценивая наши следующие шаги, прежде чем вести меня вперед. Его рука касается моей поясницы, подталкивая меня к лестнице, ведущей вниз, в винный погреб, и я чувствую, как дрожь проходит сквозь меня. Никто никогда раньше так ко мне не прикасался. Никто бы никогда не осмелился…кроме Хосе, а это было совсем не так. Я чувствую, как у меня перехватывает дыхание по совершенно другой причине, но прежде, чем я успеваю хорошенько подумать об этом, Левин мягко подталкивает меня вперед.
— Огонь будет распространяться. Нам нужно двигаться.
Слова ужасают, но его голос такой спокойный, такой уверенный, что это не внушает того ужаса, о котором я могла бы подумать.
— Продолжай двигаться, и у нас все будет хорошо, Елена. Я держу тебя.
Я держу тебя. Я чувствую, как в животе разливается ощущение спокойствия. У меня есть краткий миг, чтобы задуматься, нормально ли это или я каким-то образом впадаю в шок, прежде чем я внезапно чувствую, как Левин толкает меня вперед немного сильнее и быстрым движением отворачивается от меня. Звук выстрелов на мгновение оглушает меня. У меня вырывается удивленный вскрик, и я понимаю, что Левин кричит мне только потому, что вижу движение его рта, когда он кричит:
— Беги!
На этот раз я не колеблюсь. Я мельком вижу тела на лестнице, прежде чем бросаюсь
