тело до костей.
— Натрахалась??? — Орет в лицо, мерзко обрызгивая слюной. — Так нашалавилась, что без трусов домой явилась? — Господи… в голове, словно вспышкой, мелькает сцена на кухне, где моё нижнее белье с треском срывается и летит в дальний угол.
Не успеваю и слово промолвить, как меня крепко хватают за шкирку и тянут на нулевой этаж.
Ноги отказываются слушаться, при этом скованные судорогой.
Когда вижу дверь, ведущую в подвал, мысленно прощаюсь с жизнью.
Пристрелит сейчас меня среди стиральных машин и порошков, и дело с концом, но не вижу в руках мужа никакого оружия, и в следующую секунду, меня швыряют вглубь холодной комнатушки.
Проезжаю по бетонному покрытию голыми коленями, которые вмиг начинают печь и кровоточить.
Свят нависает надо мной, и смотрит с таким отвращением, которого я ни разу не видела за все пять лет «счастливой» супружеской жизни.
— Посиди здесь, пока я не решу, что с тобой делать.
Пинает меня ногой и выходит, закрывая дверь на ключ.
Скручиваюсь в комок, стираю кровь под носом, и рвано дышу, пытаясь унять пожар внутри.
Я не врач, но почему-то уверенна, что он отбил мне какой-то орган.
Не знаю почему, но сейчас… лежа на ледяном бетоне в луже собственной крови, я знаю… я уже никогда не выйду из этого дома живой…
Глава 18
Влад
Машина несется на бешеной скорости, еле вписываюсь в поворот, резко бью по тормозам, и в открытое окно залетают клубни черного дыма от жженой резины.
Давлю на газ до упора, а всё равно, кажется, что еду не достаточно быстро.
Когда, из-за очередного поворота, вижу знакомые машины вдалеке, практически, выпрыгиваю на ходу и со всех ног несусь вперед.
На мои громкие и тяжелые шаги, мужчина, стоящий слегка сгорбившись, поворачивается, и я не узнаю в нем своего друга.
— Тим…? Что..? — В его глазах застыли слёзы, и я сжимаю до боли челюсти, когда, немного отступив в сторону, вижу тоже, что и он секундой ранее.
Не могу дышать… Кислород, словно, выкачали со всей планеты, и вокруг только плотное ничего, которое отказывается проникать в лёгкие.
Делаю шаг вперед и хватаюсь обеими руками за ледяной метал.
Открываю рот, но из него вылетает беззвучный крик.
Аккуратное, круглое отверстие, ровно в центре. Тоненькая струйка крови на чистом лице, в отличие от подголовника.
Он весь залит багровой, подсохшей жидкостью.
Вновь смотрю на отверстие… потом на ещё одно… и ещё… и ещё…
4 пули…
4 человека…
4 жизни…
4 смерти… и одна судьба…
— Простите… но нам нужно забирать…
— Еще пару минут! — Просит Тим, а продолжает неотрывно смотреть на родителей.
Молодой парень понимающе кивнул и отошел в сторону.
Стараюсь держать себя в руках, но не получается. Боль внутри такая, что вдохнуть нельзя. Всё тело сковал адский холод, и лишь глаза, наливающиеся слезами и кровью, стекленеют на испуганном лице матери.
— Как так? — Князев пораженно смотрит мне в глаза, и на месте взрослого мужчины, я снова вижу маленького ребенка, вмиг осиротевшего на двоих родителей сразу. — Так ведь не может быть! Молодые, здоровые и счастливые люди вмиг перестают существовать… Час назад они были… дышали, смеялись, строили планы на выходные, даже не подозревая, что день погаснет и больше для них в нем не будет места…
— За это ответят! — Крепко сжимаю плечо друга, стараясь поддержать, но это не поможет… Сейчас мы одинаковые. Оба чувствуем одно и то же, а это — гнев. На судьбу, на мир, на людей, на такую бесчеловечную жестокость и эту проклятую несправедливость.
Князев переводит на меня взгляд, и застывает. Вижу, как его глаза замирают на моих, и замечаю долю страха… Не знаю, что он там увидел, но если на моем лицо отражается хоть частица тех чувств, которые разрывают изнутри — я буду землю зубами грызть, но увижу еще больший страх на лице виновного… Ничтожество, которое отняло у нас родителей прочувствует на себе всю нашу боль!
Последний раз смотрим на остывающие тела некогда родных и жизнерадостных людей, и отходим в сторону, что бы не мешать… Молча стоять и наблюдать, как тела наших родителей упаковывают в мешки для трупов.
День похорон навсегда останется в наших жизнях днем, который не стереть из памяти.
Он не поблекнет с годами. Ни одна деталь не забудется и не заменится на что-то другое. Ничто не станет важнее и не причинит ещё большую боль…
Хотя… Если бы тогда, стоя у сырой земли разрытых могил, мне бы сказали, что я ошибаюсь — я бы не поверил. Но тогда я еще не знал, что судьба убедит меня в обратном совсем скоро…
— Ты как? — Переступаю порог дома Князевых, и понимаю, что он таковым больше не является.
Здесь всё так же, как и раньше, но всё по-другому… Нет больше теплоты, нет света и привычного домашнего уюта, нет запахов ванили и свежей выпечки и никто здесь больше не смеется…
Наш поселок в один миг помрачнел под завесой траура. Два дома, стоящие почти рядом навсегда потеряли своё «сердце». От них веет холодом, болью и мрачностью.
Тим кивает мне, проходит в гостиную и устало падает на диван.
Лицо серое, темные тени под глазами, и сейчас мне даже не нужно зеркало, что бы посмотреть на себя, потому что я не увижу ничего такого, чего бы не отражало лицо друга.
Сажусь рядом, упираясь локтями в колени.
— Хочешь чего-нибудь?
— Да! Сдохнуть! — Отвечаю и прикрываю глаза.
Нам пришлось не только хоронить своих родителей, но и быстро попытаться взять себя в руки.
На наши плечи упала новая для нас ответственность в виде двух успешных строительных бизнесов наших отцов. И в момент, когда мы больше всего уязвимые, мы сумели отодвинуть на задний план свою печаль, что бы удержать в своих руках дело всей жизни родителей.
Каждый день мы боремся со стервятниками, пытающимися отнять у нас фирмы.
Каждое утро, словно день сурка, начинается с войны за своё.
Каждый час мы принимаем звонок от следствия с заученной до тошноты фразой, что пока нет никаких продвижений.
И каждую минуту живем тем, что однажды, пусть даже через год, два или 10 лет — мы отомстим.
Ненависть и жажда крови — вот теперь наша жизнь.
— Есть какие-то новости? — Выжидательно смотрю на профиль друга, а тот лишь отрицательно кивает.
— Блять… — выдыхаю, зарываясь в волосы ладонями, — как так-то? 3 месяца прошло, и ничего?
