тоже расслабился. Махнув рукой, он присел на край майорского стола и улыбнулся.
— Фух, ну и напугал ты меня, Яша, — сказал шеф. — Что, опять Пустобрёхов яриться? Ерунда, плюнь. Наложи штраф, я оплачу, — Алекс поднялся. — Стоило время тратить, — буркнул он. — Выпиши пропуск, мы торопимся.
— А я вас ещё не отпускал, — ласково улыбнулся Котов.
От его улыбки веяло каким-то… безумием, что-ли. Раньше он так не улыбался. Никогда.
— Даже так? — шеф высокомерно задрал подбородок.
— Что случилось, Яш? — вырвалось у меня. — Тебя кто-то прессует?
— А нежити вообще слова не давали! — рявкнул майор. — Скажи спасибо, что не в серебряном наморднике ходишь.
И вот тут меня накрыло.
Холодная, как газировка из автомата, волна ярости затопила сознание. Она клокотала в груди, заставляла кулаки сжиматься до боли в суставах и отрывала пятки от пола.
И внезапно я понял: это не моя ярость. Это шеф. Через нашу с ним новообретённую связь я чувствовал его эмоции.
Грубость майора была настолько неожиданной, настолько не вязалась она с тем, что мы о нём знали, что вызывала оторопь.
Никогда раньше он не давал понять, что моё не-мёртвое состояние его как-то заботит. Мы всегда были по одну сторону баррикад, в одном окопе.
Что же изменилось?..
А шеф уже водил руками вдоль ауры Котова, задумчиво щупая воздух кончиками пальцев и поджимая губы.
— Ничего не чувствую, — наконец сказал он. — Это не сглаз, не порча, не гипноз… Просто майор Котов вдруг, внезапно, перестал быть нашим другом.
Говорил он не скрываясь, словно майора в кабинете не было.
Лицо последнего налилось багровой тяжестью, нижняя челюсть задрожала, руки сжались в громадные кулаки…
— МОЛЧАТЬ! — рявкнул майор. Изо рта его полетели ошмётки слюны, глаза были совершенно белые: зрачки ужались в булавочные острия.
Алекс кивнул и молча устроился на стуле напротив стола, а потом посмотрел на того выжидательно, подняв одну бровь.
Майор ещё немножко подышал, желваки тяжело перекатывались на его щеках.
Затем он вытащил платок и промокнул лысину.
— Прошу прощения за срыв, господин Голем, — как бы нехотя произнёс майор. — Столько навалилось, что впору в петлю.
Шеф всё также молча наклонил голову — слегка.
Набулькав, стуча горлышком о край, воды из графина, Котов выпил её залпом, как лекарство, и со стуком поставил стакан на стол.
А потом сказал всё тем же казённым голосом:
— В связи с поступившим количеством жалоб, а также оставляющим желать лучшего качеством работы, освобождаю вас, господин Голем, от занимаемой вами должности штатного дознавателя. Также, агентство «Петербургские Тайны» лишается лицензии на проведение ночных экскурсий, равно каких-либо ещё экскурсий, вплоть до последующего уведомления. Удостоверение и оружие прошу сдать.
У меня отвисла челюсть.
Шеф тоже молчал — находился в аналогичном моему ступоре.
— Имея информацию о содержащемся в вашем доме арсенале, сегодня в семнадцать ноль-ноль ждите команду по изъятию оного, — добавил майор.
Я икнул.
Конечно же, Котов знал о нашем подвале, и о тире и обо всём остальном!
Удар ниже пояса.
— Это всё? — кротко спросил Алекс.
— Всё, — послушно подтвердил Котов.
— Тогда позвольте один вопрос, милостивый государь.
— Спрашивайте.
— Кто будет осуществлять вместо нас ночные экскурсии?
На мгновение — мне показалось — в глазах майора мелькнула растерянность.
— Ночные экскурсии отменяются, — объявил он. — Общее патрулирование города будет осуществлять мой особый отряд быстрого реагирования.
— Ну хоть что-то, — буркнул Алекс. — Желаю удачи. Мы… Можем быть свободны?
Майор уже писал пропуск.
— Будьте дома сегодня в семнадцать ноль-ноль, — повторил он, протягивая бумажку.
А потом указал на дверь.
Алекс поднялся.
— Господин Голем, — вновь позвал майор. — Ничего не забыли?..
И многозначительно похлопал лопатообразной ладонью по столешнице.
Алекс закаменел лицом.
Я был уверен: сейчас он бросил майору перчатку, и даже сделал вдох…
Но шеф молча полез во внутренний карман фрака и вытащил коричневой кожи книжечку. Я достал свою, и мы одновременно положили удостоверения на стол.
— Оружия при себе не имею, — высокомерно бросил Алекс. — Можете обыскать.
Зная порядки заведения на Суворовском, шеф оставил трость в лимузине.
Майор милостиво кивнул.
На меня он даже не смотрел — словно я мебель, или куст какой…
— Что это было? — первым делом спросил я, когда мы вышли на свежий воздух.
— Я знаю ровно столько, что и ты, — угрюмо ответил шеф, сбегая по ступенькам.
Что характерно: револьвер у него был при себе, я это знаю точно. Шеф в принципе никогда не выходил из дому без револьвера.
Котов об этой его особенности знал. И тем не менее, сделал вид, что верит на слово.
Или… Он просто забыл?
— У нас и правда отнимут весь арсенал? — задал я следующий вопрос.
— Вестимо, — буркнул шеф, влезая в тёмное нутро лимузина. — Но до пяти вечера ещё много времени.
— Предлагаете кое-что припрятать? — быстро спросил я.
Просто сам я об этом думал с тех пор, как майор озвучил время изъятия.
Ведь зачем-то он это сделал, а?
Ведь мог бы — полномочия позволяли — нагрянуть с отрядом спецназа к нам домой, в то время как мы ни сном, ни духом. Но вместо этого вызвал к себе, наорал… И фактически, предупредил.
— Помнишь, мон шер, как мы с тобой были в рабстве у графа? — спросил шеф.
Прекрасно помню. Жуткое, выводящее из себя бессилие сделать что-либо против его слова. Муторная тоска, это чувство безысходности…
— Так вот тут совсем другое, — сказал шеф. — Такое чувство… — он пошевелил пальцами в воздухе. — Что Яшу кто-то просто убедил: ТАК будет лучше.
Я кивнул.
В таких вещах шефу я верил безоговорочно: интуиция, помноженная на громадный опыт, давали ему возможность судить точно и непредвзято.
— Воля у этого убеждальщика должна быть железобетонная, — сказал я.
Зная майора Котова, как знаю его я — побывав не в одной переделке, и не единожды готовясь умереть — рядом, плечом к плечу…
— Набери отца Прохора, — приказал Алекс.
Я и сам уже думал обратиться к чудо-отроку. Чем-то же можно майору помочь? Святой водой окатить, псалтирем по башке огреть…
Без него нам будет хреново. От слова совсем.
— Не отвечает, — сказал я спустя двадцать с лишним мучительно-долгих гудков.
Я вспомнил, как святой отец восседал на сцене театра, в новой рясе, с крестом на всё пузо и с распущенными по плечам жиденькими волосёнками.
Ничего не осталось от чудо-отрока в яркой кенгурушке и с хаером до середины спины.
— А прокатимся-ка мы за город, а? — легкомысленно предложил шеф. — К обедне аккурат поспеем.
Дорога до церкви святого Николая-угодника, в которой служил отец Прохор, отняла более часа.
Но нас на порог не пустили, даже в окруженный высоким каменным тыном двор не дали заглянуть.
Бабки-богомолки в серых мышиных платьях и таких же платках перекрыли вход плотно, давая понять, что готовы умереть, но не пустить отродье дьявола — это я — на святую церковную землю.
Алекса, которого они всегда боготворили, почти как отца Прохора, богомолки в упор не узнавали и только твердили: не велено, мол, и всё.
— К Гиллелю, — коротко бросил шеф, уместившись заново на просторном сиденье лимузина.
Суламифь послушно крутанула руль.
Я пригляделся к стригойке повнимательнее.
Ещё утром, везя нас на Ассамблею, она была раскована, машину вела свободно, ловко крутя руль тонкими смуглыми руками.
Сейчас же девушку словно подменили.
Губы плотно сжаты, глаза устремлены вперёд, на дорогу. Машина идёт рывками — словно иногда стригойка нервно жмёт педаль газа.
Зрачки глаз её напоминали булавочные проколы, только не в белой бумаге, а в серебряной амальгаме зеркала.
Внезапно мне сделалось жарко.
Развязав узел, я принялся рвать с шеи плотный, накрученный в несколько слоёв галстук, ощущая при этом, что удавка затягивается всё туже.
— Охолони, поручик, — Алекс положил прохладную ладонь в перчатке мне на запястье, и сразу сделалось легче.
Откинувшись на спину и запрокинув голову — словно у меня носом шла кровь — я закрыл
