в темноте. Без очков он казался более открытым, что ли, более беззащитным. В который раз уже она почувствовала, что перед ней юноша, почти ребенок, которого она подло вовлекает в какой-то водоворот. Хотя сама в эту бурную воду прыгать не хочет. Сопротивляется.
Неправильно это, думала Нина. Чужой, по сути, человек в нашей с Ваней кровати. И я… Как долго он не будет видеть, что я всё-таки далеко не девочка? Как долго сможет не замечать мои морщины, утратившую упругость кожу (не говоря уже про грудь), далекую от стройности фигуру? Когда пройдет это очарование? Интим – дело нехитрое, рассуждала Нина и сама не верила в это, а что дальше?
И еще одна мысль терзала ее: если она сдастся Вите, ведь это будет измена по отношению к Ване. Они до сих пор не разведены, она даже обручальное кольцо не сняла. А если он захочет всё вернуть, то как она будет смотреть ему в глаза? Так Нина поняла, что она до сих пор надеется, что блудный муж вернется. И раздумывая над тем, будет ли грехопадение с Витей изменой или просто сладкой местью по отношению к Ванечке, Нина уснула тяжелым сном. Утром она проснулась рано и первым делом сняла обручальное кольцо, спрятала его в шкатулочку с украшениями. «Хватит, Нина, пора жить как самостоятельная единица», – подумала и пошла варить кофе. Проснулся Витя, подошел сзади, поцеловал в шею. Самостоятельная жизнь намечалась вполне сносная.
В следующий раз Витя вошел в Нинину квартиру с пакетом. В нем лежали тапки, футболка, шорты, зубная щетка – всё это Нина с интересом рассматривала, пока Витя раскладывал вещи на выделенной ему полке в шкафу. Делал он всё это так непринужденно, словно привез вещи с дачи, а не внедрил их в чужую квартиру. Нина поражалась этой легкости, притом что отношения между ними были, мягко говоря, неопределенными.
Витя был нежен, ласков, но осторожен и относился к Нине бережно. Не заходил дальше поцелуев, обожающих взглядов и смелых прикосновений. Нине нравилось, действительно нравилось, но каждый раз она сжималась внутренне, потому что подозревала, что вот сейчас он захочет большего, а она не готова. Даже в мыслях она не могла представить, что Витя раздевает ее, сам скидывает одежду – и?.. На фантазию Нина никогда пожаловаться не могла, но тут воображение отказывалось подчиняться. Нина никогда не видела обнаженных мужчин, кроме мужа и сыновей в детстве. И не сказать, чтобы ей когда-нибудь этого хотелось. В итоге Нина не стала скрывать от себя, что боится того самого момента, когда страсть возьмет верх.
Ну, предположим, дойдет до страсти. И она, Нина, привыкнет к Вите и даже увлечется им. А что потом? Витя почти уже по-хозяйски вел себя в ее квартире, переодевался, когда приезжал, мыл посуду, уходя, захватывал мусор. Но при этом также спокойно рассказывал о том, что, кажется, нашелся покупатель на родительскую квартиру. И домик в Подмосковье, куда он планирует перевезти маму с папой, тоже какой-то «нарисовывается». И вроде всё идет неплохо, и к декабрю, вероятно, все дела на родине он уже закончит. Нина слушала, разделяла его энтузиазм, но несколько раз останавливала себя от того, чтобы спросить: а я? Что будет к декабрю, если… Очень много «если» возникало в ее голове. Но при каждом из них она понимала, что ни в какую Москву она не поедет, позовет он ее с собой или нет. А значит – стоит ли всё того, чтобы серьезно об этом думать?
Лето заканчивалось, Нина с огромным удовольствием вышла из самого тягостного в своей жизни летнего отпуска, вернулась на кафедру, взялась освежать в памяти кое-что из критики. И даже решила написать внеочередную статью в научный журнал. В один из вечеров Витя приехал с ведром огурцов и застал Нину сидящей за ноутбуком в окружении разложенных книг, распечаток статей и ксерокопий.
– Ниночка Петровна, – подошел, наклонился, поцеловал сначала в щеку, а потом в шею, – давай огурцы солить! Я припер ведро отличнейших огурчиков!
– Витя, я не люблю солить огурцы. Даже так: я ненавижу солить огурцы, помидоры и особенно – капусту.
– Не беда, я сам посолю, у меня в машине даже банки есть. Ты помоги мне, а не хочешь помогать, то хотя бы компанию составь. Я божественно солю огурцы, вот увидишь! Будешь есть и меня вспоминать добрым словом!
Нина сняла с носа очки и посмотрела на Витю долгим взглядом, внимательно:
– Ты хочешь засолить для меня ведро огурцов? Витя, ты переоцениваешь мои способности. Я одна не съем ведро соленых огурцов ни за год, ни за два. Тебе придется мне помочь.
– Ну, если успею, обязательно поедим огурчики да с жареной картошкой!
– Если успеешь?
– Ну, я же уеду через пару месяцев, а им надо будет постоять какое-то время. Но уж банку-две мы с тобой точно успеем приговорить.
Нина резко поднялась:
– Витя, мне не нужны соленые огурцы. Ни сейчас, ни потом. Если хочешь – соли, кухня в твоем распоряжении. Но сначала ты должен пообещать мне, что заберешь все банки до единой с собой в Москву или Подмосковье, где ты там соленья хранишь… Мне твои огурцы не нужны.
– Нина, ты злишься?
– Скажем так, я раздражена.
– Почему?
– Потому что я не хочу, чтобы ты оставлял мне огурцы, которые я не ем. Я не хочу твоей заботы, твоей щедрости «на прощание». Я вообще не понимаю, зачем тебе всё это.
Витя молча смотрел на нее, на лице его не отражалось вообще ничего. Потом он произнес очень ровным голосом:
– Всё это мне нужно потому, что я люблю тебя, Нина. Ты женщина моей мечты. Я понимаю, что в трудный момент твоей жизни свалился тебе как снег на голову. Но я хочу просто быть рядом. Я вижу, что ты не любишь меня и воспринимаешь с трудом, но я подожду. Это непросто, но я жду. Я хочу тебя. И хочу, чтобы тебе было хорошо. Я не хочу загадывать, заглядывать куда-то далеко. Я хочу, чтобы сейчас, сегодня, ты жила полной жизнью. У нас есть сегодняшний день, и в этом дне мы можем быть счастливы.
Слово «люблю» поразило Нину, и она почти не услышала всё остальное. «Люблю» было слишком ответственным, слишком громким для нее, слишком… просто слишком.
– Витя, ну какая любовь?! – воскликнула она. – Увлечение мимолетное – это я могу понять. Но любовь! Ты разве не видишь, что я старуха?! Я просто раздеться перед тобой стесняюсь, а ты про любовь говоришь. Мне очень приятно рядом с тобой, но я уже не тяну на героиню романтической повести! Я вот как раз сейчас огурцы должна на даче солить и компоты закручивать, просто я ненавижу всё это, а так – это вполне подходящее занятие для дамочки моего возраста. От меня даже муж ушел к более молодой женщине, потому что я уже всё, прочитанная книга…
– Господи, Нина, что с тобой сделал твой брак, – сказал Витя, и Нину словно ударили, – твой Иван Григорьевич загубил в тебе всё самое прекрасное, что в тебе есть. Убедил тебя в том, что ты старуха, что у тебя всё позади, что тебе нечего уже ждать от жизни… А знаешь, Нина, как я тебя вижу? Ты прекрасная взрослая женщина, потрясающе обворожительная, под знаменем твоей улыбки можно идти завоевывать страны и континенты. Ты теплая и живая, Нина! Ты живая! Ты самая живая из всех женщин, которых я знаю! К тебе невозможно не тянуться. А муж твой – полный дебил, дурак, как можно было уйти от такой, как ты?!
И тут Нина заплакала. Хоть обещала себе не плакать. Но слезы просто брызнули из глаз, обильно и неудержимо. Она плакала навзрыд, почти сразу притянутая к надежной груди Вити. Он гладил ее по волосам, по спине, вытирал ей слезы, шептал: «Ну всё, всё, тихо, моя хорошая, тихо, всё хорошо, я с тобой». А Нина плакала и плакала, и не могла остановиться. И одна мысль крутилась в ее голове, горькая и едкая, разъедающая все другие: Ваня, думала Нина, за что же ты так со мной, ведь я думала,
