Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
заново.
Сериалы, комедии, триллеры, ток-шоу и артхаус – все это требовало концентрации внутренних сил и, значит, было ей недоступно. Просмотр порнографии превратился в утомительную игру: так было с ним, так не было, так больше не будет. Хуже всего ей становилось, если чей-то рот, руки или член отдаленно напоминали ей о нем. Тогда она думала: «Сейчас я сорвусь и наберу его номер».
Каждую ночь под ее окнами проезжает несколько машин «Скорой помощи», и всегда она думает, к кому они едут.
В конце концов с Ритой остается только классическая музыка. Ее язык вечный и темный – язык смерти, боли, любви, природы и детства. Черный космический совершенный язык, он был до Риты и будет после нее.
Ближе к зиме Рита находит странное спасение от приступов ночной паники и удушья. Она начинает слушать перед сном сохраненную в скайп запись разговора с ним, и когда через наушники его голос вливается в ее ушные раковины, ей становится легче, к ней возвращается способность спать. Спать безмятежно. Словно в мире нет «Скорых» и его отсутствия.
Она ничего не рассказывает лечащему врачу о том, что спать ей помогает только его голос, а не выписанные таблетки, она ничего не говорит об этом и на занятиях в группе.
Вместо этого она пишет ему письма и никогда не отправляет их.
Письмо номер один.
«Мне страшно».
Письмо номер два.
«Мне кажется, мой допуск к себе самой возможен только через тебя».
Письмо номер три.
«Его тело напомнило мне твое, и потому я сразу закрыла монитор, я больше не хочу тебя помнить. Я устала. На вечеринке один парень целовал меня, он долго слюнявил мой рот, это было невыносимо и совершенно отдельно от меня, хотя происходило со мной».
Письмо номер четыре.
«Мне хотелось скрыть свое тело, его складки, впадины, изгибы от всех, кроме тебя».
И все же она никогда не пишет ему о том, о чем думает в действительности. Не может написать.
Постепенно Рита перестает посещать и врача, и занятия в группе. Она много блуждает по городу, по-новому обособленному для нее, бледному и пустому, проступающему сквозь неотвратимость ноября.
Каждый день она садится в автобус и катается в нем по кругу, не выходит на конечной, а снова едет по третьему-четвертому разу, чтобы ничего не чувствовать. Почти всегда, когда Рита едет обратно, наступает начало ночи, и в автобусе мало пассажиров, и она разглядывает их. Чаще всего это подростки – беспечные и страшные в своей легкости. Они вваливаются в вагон и вместе с ними запах энергетиков, вейпа и жвачки. Рита наблюдает, как одна из девушек говорит своему парню:
– Это цикличность, цикличность.
И скользит мятным языком по его векам, у нее розовые волосы, рваная стрижка. Рита с любопытством смотрит на них секунд тридцать и отворачивается. И как во все предыдущие вечера, с ней остается темнота, движение «Скорых» в этой темноте и его голос в наушниках.
Иногда она ходит по кварталам вокруг его дома, прозрачная, как приведение. Она все время ищет спасения или притупления от своей болезненной необходимости в нем, хотя иногда ей кажется, что эта необходимость и есть она сама.
Странно, она никогда не могла ругаться матом в его присутствии, никогда не могла быть совсем развязной с ним, такой, какой ее знали некоторые друзья, но именно перед ним она всегда была открыта, как рана.
И теперь она понимает, что ей всегда нравилась эта уязвимость, которая была у нее только с ним. Даже теперь, когда с ней осталась и от нее оставалась одна сплошная пустота.
Иногда ей хочется вернуться в тот день, когда ей было пятнадцать лет и она заблудилась. Тогда ее единственной целью было найти дорогу к дому. Рите хотелось вспомнить то состояние блаженного блуждания и ясной цели вернуться к тому состоянию.
Поскольку ее блуждание больше никуда не вело, в один из дней она зашла в церковь. И, глядя на распятие, вспомнила совсем другое чувство. То, что было у нее с ним. Ощущение жизни, пульсирующее, слепое и страшное. Во рту, в руке. Она сосет его язык, вытянутый для нее, вбирает его слюну, не говорит ему:
– Мне страшно.
И потом берет его в рот, пробует его на вкус, выплевывает, касается языком. Смотрит, как по его телу проходит судорога, и снова заглатывает его член, прирастает к нему.
Если бы она могла стать животным и он мог бы превратиться в животное, то она всегда бы спала с ним в одной норе. Темной и глубокой. И никогда бы не наступала весна, не наступал бы внешний мир.
Больше ей не о чем просить то высшее или придуманное, вокруг чего возведено здание с золотыми тяжелыми куполами.
Каким становится мир, подчиненный эпидемии, ее ледяной логике? В начале декабря во время своей очередной бесконечной прогулки Рита столкнулась со старой знакомой, и первое, что она сказала ей, было:
– А ты знаешь, он болеет? У него тот самый вирус.
Рита чуть вздрогнула, быстро попрощалась, зашла в переулок, набрала его номер. Ей больше не нужно уклоняться, прятаться от себя самой. Она услышала гудки: раз, два, три, четыре. Сеть занята.
Почему она сразу не поняла, что все «Скорые» едут к нему, если они едут мимо нее?
Она вызвала такси, впервые за очень много месяцев она знала, что скажет ему, если он откроет дверь: «Я просто подумала, что „Скорая“ едет по этим невозможно скользким улицам именно к тебе».
Реквием
Твой голос в моих ушах, словно серьги,
Хлопает и сосет, нетопырь, упивающийся кровью.
Сильвия Плат. Лесбос
(Пер. Я. Пробштейна)
– Если ты можешь отпустить меня, то зачем это все тогда?
Жарко, я обнимаю его, он обнимает меня, и мне очень хочется пить, и я говорю ему об этом, и он спрашивает меня, могу ли я отпустить его. Я киваю, и у меня не получается, он говорит:
– Ну отпускай.
В конце концов мне удается разжать руки, и он отходит от меня, чтобы налить мне воды и задать этот вопрос. Действительно, зачем? И тут я вспоминаю историю, рассказанную мне другом о его близкой подруге, рассказанную давно сумрачным и, в сущности, безвинным летом. Так вот, она покончила с собой. У человека, которого она любила, помимо нее были полиаморные отношения с еще пятью девушками. Или она была как раз пятой? Я теперь часто
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
