не остаётся ничего, кроме как принять данность и не навязывать сыну своё мнение. Авось сам придёт к выводу о необходимости учёбы. Ну а пока за ним нужен глаз да глаз. Ведь неуёмный характер отпрыска не щадит никого, и конфликты рискуют стать повседневностью. При этой мысли он отпустил ситуацию и стал дожидаться, когда Харик обратится с просьбой чему-либо научить…
Первым, что я увидел, была строгая, лаконичная фигура, устремлённая ввысь! Выделяясь отполированными гранями, она явила нечто грациозное, вместе с тем тёплое и родное. От неё веяло покоем, и, как узнал позднее, этим монументальным тетраэдром оказался мой папа. Не так давно взявший замуж маму, красивую и невероятно круглую. О чём она охотно поведала, с нескрываемым восхищением глядя на отца. Сам же я явился на свет длинным, неуклюжим стержнем с округлыми боками и, как всякий ребёнок, отличался любознательностью, всюду суя свой длинный нос. Вернее, кончик стержня ярко-красного цвета, потому как всё стремился познать изнутри. И такое любопытство – не редкость, так устроено познание, вначале нужно разобрать нечто целое, и лишь затем станет очевидно, как взаимодействуют детали. Правда, не у всех получится собрать предмет обратно, останется много лишнего, и тот, кто пытался что-либо починить, не обладая соответствующим опытом, наверняка вспомнит маленькие винтики, шайбочки да пружинки, сиротливо лежащие на поверхности по окончании работы. Их дальнейшая судьба – прозябать в особой баночке, предусмотренной для этой цели, хранящей точно такие же ненужные запчасти от предыдущих «умельцев». Именно поэтому детское любопытство не всегда воспринимается с одобрением, и порой мне изрядно доставалось за излишнюю, как выяснялось, прыть. Впрочем, возможно, и поделом, ведь среди моих увлечений значились разные виды спорта. В том числе рукоприкладство, как в шутку называла мама единоборства. Правда, дружеские тумаки не смущали, да и ловкости хватало постоять за себя. Тем не менее детская неуёмность доставляла окружающим немало хлопот, и, бывало, мне влетало от отца. Весьма сдержанного, но в такой же мере дотошного.
Кроме того, когда наступал час расплаты, папа смотрел укоризненно, что было хуже всего, поскольку в его взоре читалось: ну в кого ты такой упёртый? Неужто сложно держать себя в руках? Вроде неглупый, или я ошибаюсь? Так он сетовал всякий раз, объясняя: дескать, не стоит распускать руки. Всегда можно договориться, с чем я был принципиально не согласен, но после его ворчания становилось не по себе. И всё бы ничего, вот только высокомерный тон раздражал. По крайней мере, складывалось такое впечатление.
Однако со временем я понял – оно ошибочно! Ведь невзирая на то, что папа был кладезь ума, высокомерие ему не свойственно, и он охотно делился знаниями. А этого добра у него в избытке, папа знал так много, что часами рассказывал интересные истории, чем в конце концов и покорил матушку. Но я рос шалопаем и не прислушивался к его советам. Не знаю, почему любое поучение вызывало во мне протест! Причина которого до сих пор не ясна. По всей видимости, желанию научить мы противимся с самого детства. Не понимая собственной выгоды, часто спорим, хотя, возможно, есть и другое объяснение. И не случайно столько сказано о противостоянии отцов и детей, раз до сих пор мало что изменилось.
В отличие от папы, спроектированного со сложным характером, матушка была лёгкой и изящной! Она родилась за границей, по этой причине мне доподлинно неизвестно где. Да, признаюсь, это не интересно. Любопытно другое: в девичестве матушка слыла красоткой, о чём свидетельствовали округлые формы, слегка измятые после беременности. Но даже несмотря на это, красоты не убавилось, и она по-прежнему привлекала взоры, даря радость ценителям прекрасного. Звали матушку Шелка! Вероятно, за покладистый характер, а возможно, за что-либо иное. Мне, шкодливому мальцу, сие неведомо, но, сколько себя помню, родители жили душа в душу, несмотря на то что многие думали, будто мама побаивается отца. И виною тому его строгий вид! На деле же всё совершенно не так. Она по-прежнему без памяти в него влюблена, а папа отвечает взаимностью. Причём его заботу ощущает непрестанно, о чём нередко упоминает в разговорах со мной. Ведь меня больше тянуло к ней, нежели к отцу, и мы подолгу беседовали о жизни, истории их любви, да мало ли. Такие разговоры продолжались бесконечно, и, вспоминая молодость, матушка преображалась! В эти мгновенья казалась наивной и беззащитной. Совершенно не приспособленной к жизни. Так думал я в силу возраста и скромного житейского опыта. Возможно, потому всегда хотелось подставить ей плечо.
Меж тем моё плечо ей без надобности! Для матушки защитою служит отец, и она никогда не шла против его воли. Что бы ни случилось, не прекословила, а принимала сторону папы. И поначалу это сильно задевало, я даже ревновал, пока не понял, отец для неё – альфа и омега! Начало и конец, и наивно рассчитывать на иное. Кстати, его зовут Фоний. Вот так запросто, безо всякого отчества. По неизвестной мне причине у нас тут принято общаться по имени. Но мне почему-то кажется, чего-то не хватает. Складывается ощущение, будто мы ничейные и никому до нас нет никакого дела.
Однако я принадлежу к роду отца! Я его сын! Почему бы не закрепить это, обращаясь друг к другу? И я даже знаю как. По мне так весьма неплохо звучит – Харий Фониевич! Ведь Харик – уменьшительно-ласкательное. Так меня называют родители. Для остальных я Харий Фониевич. Или Харий, сын Фония. Что тоже благозвучно. Кроме того, считаю, нужно заслужить право зваться по имени-отчеству. Потому что, упоминая родителей, мы продлеваем им жизнь, а это – честь! Ей надобно соответствовать. Правда, не все со мной согласны и предпочитают иное обращение. Словно стыдятся своих отцов. Ну да Бог им судья, мне до этого нет никакого дела.
Возвращаясь к матушке, спешу заметить, мои попытки оказать на неё влияние не увенчались успехом. Едва я начинал умничать, она чмокала меня в щёку и стремилась укатить к отцу. Всегда сохранявшему неподвижность. Матушка избегала ситуаций, когда я пытался подчинить её своей воле. Предугадывая мои намерения, интуитивно держалась на расстоянии. Бывало, изредка вскользь бросала:
– Вот женишься, тогда и будешь командовать…
После этих слов улыбалась. Мне ж была невдомёк причина её весёлости, поскольку ничего не знал об увлечении феминизмом и о том, что где-то в реальном мире у власти женские алгоритмы. Руководят сообществами, занимают должности, в общем, командуют, а мужчины там забиты и обездолены. Тянут лямку не свойственного им образа жизни, от чего меняют пол, рассчитывая
