не выглянули ли в окно – или, быть может, читали мое последнее письмо. Раз или два мне послышалось, что Вы позвали меня по имени, и я останавливался, закрывал покрепче глаза и прислушивался – но скоро понял, что Ваш голос исходил изнутри моей головы.
Я также прошел мимо дома Эли ровно восемнадцать раз, в надежде увидеть его мать и получить какую-нибудь полезную информацию, которая могла бы помочь мне разрешить загадку появления ее младшего сына в палатке у меня во дворе. Но и здесь я не смог заставить себя взглянуть, чтобы узнать, не вышла ли миссис Хансен. Также по непонятной причине всякий раз, когда в моем поле зрения показывался ее дом, что-то заставляло меня перейти на бег, и в результате я так быстро носился взад-вперед перед домом Хансенов, что упарился и вскоре был весь в поту.
Как раз после восемнадцатого прохода подкатила полицейская машина, в которой сидел Бобби. Он спросил меня, все ли в порядке – ответ на что был, конечно же, утвердительным.
– Мистер Гудгейм, зачем вы носитесь мимо дома Хансенов? – поинтересовался он приветливым голосом.
– Работаю над своей дыхалкой, – ответил я, в ответ на что он предложил мне работать над ней подальше от миссис Хансен.
– Выглядит, как вы понимаете, не очень, – добавил Бобби, и от этого меня снова затошнило.
– Просто пробежка, – подчеркнул я снова.
– Конечно, – сказал он. – Но на всякий случай садитесь, я вас подкину к «Кружке».
– Откуда вы знаете, что мне туда нужно?
– Случайно угадал.
Я сказал, что вспотел и от меня, наверное, неприятно пахнет, но он ответил, что такие вещи его не беспокоят, и настойчиво повторил свое приглашение. Я спросил, значит ли это, что он хочет меня арестовать. На что он сказал: «С чего вы вдруг это взяли?» таким тоном, что мне сразу полегчало, и я решил все же сесть к нему в машину. В мгновение ока мы оказались около «Кружки с ложками», и Джилл сразу вынесла Бобби сэндвич с беконом «за счет заведения», потому что он меня нашел и вернул к ней. Тут я понял, что кто-то скорее всего позвонил ей и сказал, что я бегаю туда-сюда мимо Вашего дома и дома миссис Хансен.
Это не были Вы?
Я не рассержусь, если так и окажется. Но если Вы были обеспокоены чем-то, почему бы Вам тогда было не выйти и не поговорить со мной лично?
Я, разумеется, спросил у Джилл, кто ее упредил. Она сказала, что понятия не имеет, о чем это я, но ее левая бровь при этом выгнулась немного, что с ней случается всегда, когда она врет. Мы отправились домой в ее пикапе, и я решил, что эту загадку я временно отставлю в сторону, поскольку прежде всего надо разобраться с Эли, и это потребует всех моих умственных сил без остатка.
Поскольку я не смог поесть тогда, Джилл принесла с собой мне на обед немного супа – своего знаменитого, фасолевого – и ломоть хлеба с хрустящей корочкой. Я попытался в себя это впихнуть, но не преуспел. Джилл сказала, что это просто нервы перед разговором с Эли, «и неудивительно», от чего мне стало еще хуже. Потом она сказала: «Боже, Лукас, ты прямо позеленел», и меня стошнило в раковину, и тогда Джилл отвела меня в постель и дала какое-то лекарство, от которого я немедленно заснул.
Посреди ночи меня разбудил жуткий звук.
Я сел на постели и огляделся, все еще в полусне. Прошла пара минут, прежде чем мои глаза привыкли к темноте, а мое сознание включилось, но когда это произошло, я встал и подошел к окну, которое Джилл, вероятнее всего, открыла перед уходом, потому что ни я, ни она не любим по ночам гонять кондиционер. (От него потом в горле сухо.) Я ясно видел светящуюся оранжевым палатку. Она казалась мне очень яркой, потому что ночь была безлунной. И тут я снова услышал стон, холодящий кровь, который немедленно вызвал в моей памяти кинотеатр «Мажестик» в тот момент, когда стрельба прекратилась. Как будто кто-то производил операцию над Личностью без анестезии. Как будто у Эли там, в палатке, удаляли душу.
Потом я обнаружил, что спускаюсь по лестнице, а Джилл следует за мной по пятам, повторяя: «Надо звать полицию. Мальчику срочно нужна помощь».
Я, разумеется, никак не мог ей рассказать, что Дарси сказала мне об Эли и пути вперед, поэтому я в ответ только повторял: «Никакой полиции».
– Соседи вызовут, если еще не вызвали, – ответила на это Джилл, но я продолжал спускаться. Когда я дошел до двери, она развернула меня лицом к себе и сказала:
– Мне кажется, ты к этому еще не готов.
Я видел, что ей было страшно, но не совсем понятно, чего именно. Мне бы хотелось докопаться до основания ее страха, но тут было необходимо выбирать, что важнее, и стоны Эли имели достаточный приоритет, так что я вышел из дома и устремился по направлению к оранжевому сиянию.
Эли, скорее всего, услышал звук открывающейся двери и постарался заглушить свои страдания. Ему удалось только уменьшить громкость, и я по-прежнему слышал, как он всхлипывает – только тише. Я подумал, что он, скорее всего, зарылся лицом в свой спальный мешок, но когда я расстегнул полог и засунул голову внутрь, то увидел, что он сидит, обхватив лицо руками и слезы буквально струятся у него между пальцев. Я коснулся его плеча, так же, как Исайя много раз касался моего. Он вздрогнул, я отнял руку, и тут мне вспомнился разработанный мной план.
Я залез в палатку, застегнул за собой молнию, сел по-турецки лицом к нему, расфокусировал взгляд и постарался найти его на астральном уровне. Минут через пять или около того он опустил руки, его глаза уставились в мои, дыхание начало замедляться, и я почувствовал, что он начал расслабляться.
Наконец он выговорил:
– Я не знаю, что мне делать. Мне больше некуда идти.
– Хорошо, – сказал я, продолжая делать то же, что Вы делали со мной так много раз в своем кабинете: проникали в меня психологически, обволакивая лучшую часть моей души лучшей частью своей души.
– Что вы делаете? – спросил он, но уже тише, и я объяснил ему, что пытаюсь его успокоить, и что мне это в целом удается, и было бы неплохо, если бы он не сопротивлялся, на что он, к счастью, не стал протестовать.
Мы долго сидели молча, просто глядя друг на друга. Я
