Испокон вовеки.
Ходил на поклон, падал на ступени.
Все обиты пороги, в прах истерты колени.
Звон, звон, звон окатил водою.
Справлюсь сам с собою.
Сяду на трон, венчаюсь на царство,
Дили-дили-дон-дон.
Ох корона не шапка и не лекарство[19].
Что было дальше, Велиал?
6. Правила боя
Первый набежавший на них враг выглядел сумасшедшим: безумные глаза, едва не вылезающие из орбит, изогнутый в крике рот, вытянутые вперед крючковатые пальцы на тощих ободранных в локтях руках.
Они еще не успели отойти от лужи, возле которой был краткий привал, поэтому никто не ожидал увидеть незнакомца, настроенного весьма агрессивно.
Все поочередно расступились, уворачиваясь, как в игре в «ляпы», а Мортен ловко подбил врага под ноги. Тот потерял равновесие и упал, досадливо взвыв. Конечно, он сразу же попытался встать, изрыгая самые нелитературные проклятия, но Охвен ему не позволил. Навалившись сзади на спину, старый викинг сломал ему шею.
Клик, — сказала шея.
Бульк, — ответила грязь, куда тело немедленно было выброшено.
Люди переглянулись между собой. Илейка почесал в затылке: быстро у них тут дела решаются.
Это одиночка, — пояснил Мортен. — Такие есть, но таких немного. Они, как правило, против нас.
Охвен объяснил, мол одиночки при жизни очень-очень одинокие люди. Все у них было, но всего они лишились, влюбленные в себя самого, подвластные только своей гордыне. Может, по молодости это еще и ничего. Но по старости они превращаются в обозленных на весь мир, и, соответственно, на всех людей вокруг. Все виноваты, что им так хреново. Их грызет изнутри злоба.
Вот, пожалуйста, что мы и имеем, — добавил Мортен и указал пальцем на зловонную лужу. Та немедленно булькнула пузырем из сероводорода.
Но эта душа, хоть и не на нашей стороне, но не в стае, — закончил Охвен. — Согласитесь, один на один драться всегда легче.
Или все на одного, — усмехнулся Макс.
Это в тебе мусор говорит, — обратился к нему Тойво, впрочем, совсем беззлобно. — Мундир твой к этому располагает.
Макс скорбно вздохнул. Скрывать ему, менту-ренегату, было нечего.
Подождите, — заметил Илейка. — Если есть враг-одиночка, значит, есть и враги в стае?
Несомненно, — вздохнул Охвен. — И с ними со всеми мы воюем. Все местное общество разделено на две части. Думаю, неровные части. Их больше, нас меньше. Но мы пока держимся.
Это они с нами воюют, — возразил Мортен.
Все здесь не без греха. Всем воздается по заслугам. Но те, кто по жизни был не совсем хорошим человеком, или даже совсем нехорошим человеком, таковым остается и в загробном, так сказать, мире. Во искупление, как говорится. Однако что-то искупление не очень очевидно. Некоторые принимают страдания, как должное. Но есть и такие, для которых важно не то, что он мучается, но и чтобы рядом мучились. Тогда им кайф.
А вы знаете, по какому признаку происходит такое разделение? — поинтересовался Макс. Он вспомнил, как в его реальности, где был конец света и вновь оживление, люди разнились друг от друга по профессиональному признаку. Как метко заметил Шурик, а его поддержал Ванька: «менты, связисты и таксисты — вот восставшее зло»[20].
Мент — это, понятное дело, тот, кто каратель, будь хоть прокурор, хоть санитарный инспектор. Связист — это тот, кто пытается втюхать что-то, чего он не делал. Типа оператора мобильной связи, либо захудалый или, напротив, успешный, юрист. Таксист — это тот, кто пытается получить все, не делая при этом лишних телодвижений. Таксист, как таковой, халдей в ресторане, да любой из обслуживающего персонала.
Охвен хотел, было, что-то ответить, но его опередил Илейка.
Все люди, с которыми мне довелось встречаться, были со своими тараканами в голове, — сказал он. — Никто не без греха, конечно. Однако одни люди умеют прощать других людей, а другие прощать не умеют. Вот и разделение.
Ну, а если по долгу службы прощать не положено? — спросил Тойво.
Значит, служба не та, — ответил Илейка. — Нормальный человек на нее и не сунется.
Охвен переглянулся с Мортеном, но ничего не сказал. Возразить на это было нельзя. Может, у каждого из них была своя версия разделения, но то, что определил ливонец, пожалуй, включала в себя все прочие частности.
Коли человек умеет прощать — он добр. Он может каяться и искупить свои грехи. Или пытаться искупить их, страдая и мучаясь от ранее содеянного.
Если человек не умеет прощать — это не человек. Это государственный винтик, черт бы его побрал.
Так куда нам идти? — спросил Илейка.
Думаю, к соратникам, единомышленникам, товарищам по несчастью, близким по духу, — начал Охвен, подбирая определения.
Братьям по разуму, — добавил Макс.
Идти предстояло от камня к камню, стараясь избегать тех, на которых величественно в позе горгулий восседали единоплеменники сгинувшего Велиала. Морды у всех у них были страшные, но с этим можно было смириться: не все твари Господа должны быть эталонами красоты и изящества.
Все это воинство, обитавшее в этих местах, являлось бесами. И раньше они таковыми были, и далее они таковыми останутся. Работа у них такая, бесовская — над грешниками надзирать. Ну, истязать их, мучить, глумиться. Чтоб, стало быть, никто из умерших не чувствовал себя, как у Христа за пазухой.
Иной раз по особым случаям на Землю они выбирались. Искушением людей занимались, совращением с пути истинного.
Но теперь все реже и реже. Уже как бы без них народ начал искушаться и совращаться. А некоторые достигли в этом совершенства.
Бесы кручинились, иерархия у них со времен первой и последующей войны ангелов была строгая, роптать не позволялось. Но и сравнивать было с чем. И грустить о былых земных проказах тоже не возбранялось.
Несмотря на то, что хода времени в этих местах не было никакого, все прошлое и будущее было настоящим, постепенно вытравились из грешников великаны, коих в дочеловеческие эпохи было много. Даже Адам, прародитель людей, сгинул напрочь, будто его стерли из истории. Иной раз еще некоторым счастливцам удавалось встретить Иисуса, печального в своих думах, что, вероятно, было проекцией давних событий, но последующий Иисус ушел, говорят, в поисках Господа.
Вообще, Господа искали все. И Архангелы Михаил и Гавриил, и прочее ангельское воинство, и бесы, и главный над ними — Баал, или Вельзевул. А также искали его любимого ученика Люцефера. Но все было тщетно. И от того, и от другого след, как шептались между собой бесы, простыл.
Да еще междоусобная война разразилась: одни мертвецы
