утро с окоченевшими конечностями, вытягиваю руки над головой. Я надеюсь, что Ройс успокоился после того, что его расстроило. Я хочу сказать ему, что нам не обязательно идти на день рождения Мэтти — это было просто приглашение. Я всегда чувствую потребность успокоить его, но это только потому, что он в какой-то степени стал моей ответственностью, так же как я стала его. Мы оба заботимся друг о друге, мы всегда заботились.
Сбегая по лестнице и направляясь в гостиную, я ловлю маму и папу, стоящих перед камином и тихо разговаривающих. Их болтовня мгновенно обрывается, как только я вхожу.
— Доброе утро, — нервно говорю я, переводя взгляд с одного на другого. И снова возникает то же самое щемящее чувство. Что-то здесь не так.
Мама поворачивается ко мне лицом.
— Милая, я не хочу, чтобы ты… — Ее голос срывается у нее в горле, слезинка скатывается по щеке. Она вдыхает, а потом выдыхает. — Полиция будет здесь через секунду, и я бы хотела, чтобы ты не нервничала.
— Это довольно трудно сделать, когда ты стоишь там и совершенно ясно переживаешь, мама… — Мое сердцебиение учащается, ладони скользкие от пота, когда я скрещиваю руки перед собой. Мама всегда сдержанна, поймана в ловушку общества, в котором она думает, что совершенство-единственный способ существовать. Это не совершенство, это хрупкость. Вы даете человечеству оружие, которое можно использовать против вас, если все, что вы ожидаете, — это совершенство.
Ее нижняя губа сжимается между зубами, когда она заправляет свои светлые волосы за ухо. Я смотрю, как она теребит свои кольца, свой браслет, прежде чем вернуться к своим волосам.
— Это Ройс. Мы проснулись сегодня утром, а его нет. Его комната перевернута вверх дном… — Ее голос снова застревает в горле, и она идет в другой конец комнаты, чтобы собрать горсть салфеток. Прижимая их к носу, она громко дует. Раздается стук в дверь.
Папа встает между моей мамой и мной, не сводя с меня глаз. Тот же холодок пробегает по моему позвоночнику. Когда он проносится мимо меня, он двигается как в замедленной съемке. Его грудь доверительно выпячена, легкая улыбка с плотно сжатыми губами. Я понимаю, что он пытается успокоить меня, но ничто не поможет.
Мама берет меня за руку, но все движется медленно. Оказавшись в замешательстве от всего этого, я тяну ее за ладонь.
— Скажи мне, что происходит?
— Это Ройс, — бормочет она, вытирая слезы салфетками. — Он ушел, дорогая.
Четыре Года Спустя
— Для меня Айк — семья. — Должно быть, это самый употребляемый термин в истории. Семья. Пять букв, одно значение, но двустороннее. Семья может быть причиной, по которой вы кому-то доверяете, или это может быть причиной, по которой вы никогда больше никому не будете доверять. Я уже знаю, на какой стороне сижу.
Если вы изо всех сил пытаетесь заснуть ночью, кто-то думает о вас. Как якорь, тянущий твою душу, чтобы удержать ее в этом мире, в отличие от того, чтобы потерять себя в чистилище. Разве не это и есть состояние сна? Чистилище для твоей головы и всего того дерьма, которое происходит внутри нее? Место, где ваши демоны встречаются с вашим здравомыслием, и они борются за то, кто победит. Будут ли это ваши кошмары или реальность мира? Мне нравится думать о своей жизни как о чистилище, где каждый день я борюсь с обеими сторонами. От хорошего, плохого и демонов, от которых я не могу избавиться. К несчастью. Я бы сказала, что последние четыре года я исцелялась в чистилище, но это не так. Моя душа заперта в Аду, не желая двигаться дальше. Я блокировала людей, закрывалась и обращалась к вещам, которые я не должна была делать, чтобы утолить необузданный голод, который я испытываю к единственному человеку, которого я никогда не должна была потерять.
Слоун опускается на стул напротив меня в нашем любимом кафе в самом центре Сан-Франциско, прямо рядом с Рынком. Я не могу дождаться, когда наконец выберусь из Сан-Франциско. Чтобы вырваться из этого бесконечного цикла моего личного кошмара.
— Мы собираемся куда-нибудь на эти выходные? — спрашивает Слоун, пряча лицо за завесой недавно выкрашенных рыжих волос. — Знаешь, последнее ”ура" в районе залива, прежде чем на этот раз у нас будет еще много "ура" в колледже, вместе.
Ее логика не имеет смысла, так как мы уже проводим много времени на вечеринках в любое время, когда она дома. Последние четыре года я наверстывала упущенное. Застрять в том, в чем я могу, делая все, что я хочу. Слоун оставалась самой популярной девушкой в Стоун-Вью, даже когда она училась в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Я тоже неплохо справилась, но мы все знаем, что это из — за… него.
— Да, — быстро отвечаю я. — Мне нужно отвлечься в эти выходные. — Сегодня вечер пятницы, но это не та причина, по которой мне нужно отвлечься. Это дата, которая назначена на эту пятницу.
Ее рука ложится на мою, уголки ее голубых глаз сморщиваются по краям. Слоун уже не та девушка, какой была раньше. Она старше, полнее, сексуальнее. Она не какая-нибудь наивная маленькая дворняжка, которая хочет общаться со всеми горячими людьми в школе. Теперь она отпугивает их, обнажая зубы.
— Мне жаль. Сколько времени прошло с тех пор? — К нашему столику подходит официант.
— Четыре года, — бормочу я, прежде чем отвлечься на кофе. — Могу я заказать латте с карамелью, пожалуйста.
Слоун заказывает свой, прежде чем оглянуться на меня.
— Может, сменим тему?
Я киваю.
— Да. Насчёт этих выходных… — Мне никогда не нравилось говорить о нем. На самом деле, я прожила четыре долгих гребаных года, даже не прошептав его имени.
Я зла. Ранена. Но в основном зла.
Слоун начинает болтать о том, что она хочет, чтобы мы сделали, и как мы должны это сделать. Я не удивлена, услышав, что Мэтти дома и устраивает вечеринку в пляжном доме своих родителей. В том, что касается Мэтти, мало что изменилось. Все еще с той же девушкой, учится в Калифорнийском университете со Слоун, и все еще самый большой тусовщик в Стоун-Вью. Мы продолжаем обсуждать наши планы, пока я потягиваю латте, миску жареного чили и шоколадный торт. Когда нам обоим пора отправляться домой, я целую ее на прощание и направляюсь к своей машине.
Отвлечение — это ключ, который открывает разбитую душу. Я включаю музыку в своем BMW на всю дорогу домой. Главная. Большие белые колонны изящно поддерживают особняк в стиле плантации старой школы, столь необычный для стандартной архитектуры Сан-Франциско. Ухоженная трава пробуждается к жизни, а россыпь ярких цветов придает, в остальном простому стилю многомиллионной недвижимости, версию жизни. Все в точности то же самое, хотя и не является в точности тем же самым. Я смотрю на этот дом новыми глазами с тех
