его светилось нездоровой белизной. – Поторопитесь. Прогулка затянулась.
Смотритель поклонился и резво двинулся к ступеням. Яков Николаевич неспешно последовал за ним, прежде одарив беглым взглядом зияющую черноту арки.
Маришка прикрыла глаза, зачем-то веля себе считать до двадцати. Резкие черты лица, вздёрнутые дуги бровей учителя так и врезались во внутреннюю сторону её век. Глядели на неё с них.
Сироты стояли неподвижно до тех пор, пока один из верхних флигелей целиком не поглотил эхо учительских шагов. И только после тишина вокруг разродилась шорохами и шепотками.
Маришка прерывисто выдохнула, вытирая влажные ладони о подол:
– Нам пора назад, не находишь?
– А Таня? – сдавленно отозвалась Настя.
– Да плевать мне! – Маришка резко повернула голову на звук её голоса. – Я не буду отдуваться за неё. Яков не спит. Нам тут больше нечего делать.
– Меня тоже не г'адует шататься по дому, когда господин учитель поблизости, Маг'ишка. Но… Думаешь, ничего, что мы её бг'осим?
– «Бросим»? Да трусиха наверняка уже давно наверху, десятый сон видит…
– Ага, или провалилась куда-нибудь под пол, – протянул из темноты Володя, заставляя воспитанниц обернуться. – Найдут её, а высекут всех.
– Но ведь мы б услыхали, если… – едко начала Маришка.
Но её никто уже не слушал.
– Александр, зажигай лампу. Хорошо бы опередить Якова.
Маришка и Настя зажмурились, когда жёлтый свет полоснул по глазам. Остальные оказались уж больно близко – обступили девочек плотным кольцом, чтоб подглядеть за учителем, не иначе.
Маришка скрестила на груди руки:
– Каждый сам за себя, – но слова прозвучали не так уверенно, как должны были.
– О, это уж как тебе будет угодно. – Володя засунул руки в карманы штанов. – Валяй. Можешь спрятаться под одеялом, ежели хочешь. Там-то учитель точно тебя не найдёт, – он пакостливо улыбнулся, – хотя как знать…
Маришка поджала губы, чувствуя, как щёки обжигает краска. Но получить розог из-за того, что безмозглая малолетка сбежала…
«Это несправедливо!» – хотелось прошипеть ей.
– Идёмте, – Володя кивнул остальным, – надобно осмотреть соседнее крыло. Думаю, она могла спрятаться там.
Александр передал ему лампу, и сироты без пререканий двинулись за вожаком. Настя тоже дёрнулась было следом, но Маришка ловко вцепилась той в локоть:
– Ты же не думаешь идти с ними?
В ответ та что-то невнятно пролепетала, пряча глаза.
Следуя за остальными, Маришка старалась держаться от них подальше. То и дело она хватала под локоть Настасью, замедляя той шаг. Подружке это явно не нравилось, но она по-прежнему молчала, избегая даже смотреть на Маришку. И на подходе к лестнице, которую Володя и его верная свора благополучно миновали, направляясь в противоположную галерею, Настя не остановилась.
– Ты что это делаешь? – Маришка снова попыталась схватить руку подруги, но промахнулась: та ускорила шаг. – Мы идём спать!
– Без света? – Настя плотнее завернулась в платок. – Вдвоём?
– И что с того?..
– Маг'ишка, мне не кажется, что г'азделяться – хог'ошая ид…
– Смеёшься? – она всё-таки заставила подружку остановиться.
– Пг'ости, но мне пг'авда не хочется плутать здесь в одиночку. В полной темноте! – Настя кинула нервный взгляд на удаляющиеся спины приютских. Вместе с ними отдалялся и тёплый свет лампы. – Лучше дег'жаться всем вместе, ты так не думаешь? Г’аз они г'ешили, что надо найти Таню, пг'идётся её искать.
– Чего? Правда?! – Маришка сжимала и разжимала кулаки. – Предлагаешь плутать здесь с ними? Пока не наткнёмся на Якова? О, как же, это ведь куда лучше! И этим всё и кончится, говорю тебе! – она на мгновение прикрыла глаза, руки вновь дёрнулись к волосам. – Послушай, до комнаты всего ничего! Всё будет в порядке.
– Да ты вокг'уг оглянись! Это же пг'осто дом из стаг'ых бабкиных стг'ашилок!
– Так чего ради было тащиться гулять по нему?! – прошипела Маришка и вдруг замерла. И губы сами собою растянулась в ядовитой усмешке. – Ах, ну как же, ведь Александр…
– Слушай, г'аз так хочешь, – разозлилась Настя, – иди одна! Давай-давай! Пг'оваливай. Как ты вег'но заметила, «до комнаты всего ничего», – передразнила она.
– Да в чём дело? Тебе не пять лет, выпускница!
– Не буду я г'азделяться! – отрезала Настя и решительно двинулась вдоль галерейных перил к арке, укрывшей последнего из приютских. – Это глупо – ходить тут без света! Не хочу пг'овалиться в дыг'у в полу или заплутать!
– Ой-ой, заплутать! Где? В трёх соснах! – крикнула Маришка вслед девочке, и слова её эхом отразились от стен. – Проклятье! – уже тише выругалась она.
Она осталась одна. В темноте. В тишине, что почти не нарушали доносящиеся из глубины крыла далёкие голоса.
Они ушли. Забрали с собой и подругу, и свет. Им… снова нет до неё дела. Всегда не было.
К горлу подступил ком, но девчонка резко его сглотнула.
«Нечего тут! – сказала она себе. – Нечего, хватит!»
В одиночестве крылось мало страшного, Маришка это давно внушила себе. Сколько раз до появления в приюте Насти приходилось ей бывать одной – и не сосчитать.
Маришка была из тех, кого поместили в казённый дом в самом младенчестве. Она не знала, кто её туда принёс. Никогда не видела ни своей маменьки, ни своего папеньки. Ожидалось, что Маришка не доживет и до трёх, ведь «в таком возрасте беспризорные дети мрут будто мухи». И многие – кого она, впрочем, толком уже и не помнила, храня только их образы, мазню в голове – её ровесники, очутившиеся в приюте примерно в одно время с ней… Все они сгинули – большинство от детских болезней да сырости спального барака. Но не Маришка. Ту Всевышние одарили здоровьем покрепче. Да только на том дары и закончились.
Как то часто и бывает, когда вокруг недостаёт сверстников, дети пытаются водить дружбу со старшими, но… Старшие редко желают возиться с мелюзгой. По крайней мере, с Маришкой никто не желал. В первые её четыре года в приют практически не поступало новых малышей. Старшегодки Маришку совсем не замечали, а из более-менее близких по летам, что не лежали в постели с вечной лихорадкой, была лишь Варвара. Но у той имелся старший брат – он жил в соседней мальчишеской спальне и был у них важной птицей. Так что, чтоб дружить с Варварой на равных, не могло быть и речи. Маришка быстро смекнула, что не светит ей ничего лучше, чем проводить время просто с самой собой. И в том в действительности не было ничего такого.
Ей было… даже почти хорошо.
Тканевые обрезки, что не годились для ярлычков, и после уроков рукоделия выбрасывались старшими девочками, служили ей куклами. Сваленная в клубок жухлая трава – мячиком. А сор и камни, летевшие под приютский забор с
