отремонтировать вагоны. Сегодня его оккупировали милиционеры.
– Настоящая бойня, – сказал младший лейтенант Олькевич, внимательно разглядывая лужу засохшей крови на полу туалета, после чего сплюнул с отвращением под ноги.
Он освободил узкий проход, чтобы эксперт-криминалист мог пройти. Мужчина протиснулся мимо Теофиля и исчез за дверью туалета. Олькевич вынул из внутреннего кармана потрепанного плаща пачку сигарет «Экстра» и закурил. Он не воспользовался зажигалкой-пистолетом, а обычными спичками. Зажигалка была для особых случаев. Незачем было показывать ее всем подряд.
– Настоящая бойня, – повторил младший лейтенант, посмотрев на сидевшего на деревянном ящике майора Мартинковского. Фред, скрестив руки на груди, смотрел на сновавших по платформе санитаров в белых халатах, собиравшихся перенести завернутый в простыню труп в санитарную машину. Врач Яблонский сделал запись в большом блокноте, вырвал страничку и подошел к Мартинковскому.
– Что скажете, доктор? – спросил милиционер, взяв у врача предварительное заключение о причинах смерти.
– Предварительный осмотр указывает на то, что смерть наступила около восьми часов назад. Мужчина был задушен. Эта петля, что у него на шее, скорее всего, затянулась сама, когда ему отрезали кисть. Руку резали, когда человек был еще жив.
– Вы хотите сказать, – уточнил майор, – что он был жив, когда ему, связанному, убийца медленно отрезал руку?
– Не знаю, насколько медленно, но все выглядит именно так. У железнодорожника были связаны ноги, загнуты назад, затем петля связывала руки, а на другом конце была завязана на шее. Когда убийца отрезал кисть, железнодорожник пытался освободиться. Он дергал ногами, вырывался, а в это время петля все туже затягивалась на шее.
– Изобретение психопата, – возмутился Мартинковский, несмотря на весь свой опыт, так и не привыкший к выходкам отдельных извращенцев. – Почему он не кричал? – задумался он.
– Наверное, пытался, но громко он не мог кричать из-за петли на шее, и во рту у него была какая-то тряпка. Он мог только стонать, такие звуки легко мог заглушить стук колес поезда, особенно на стрелках. У мужчины рана на затылке. Похоже, на железнодорожника напали сзади, когда он заходил в туалет, он упал и потерял сознание. Тогда нападавший его связал и принялся за дело, – подытожил результаты осмотра врач.
– Наверное, он его ненавидел, – прокомментировал Олькевич, вытирая вымазанные кровью подошвы о цементную поверхность платформы.
– Что? – посмотрел на него Фред.
– Я говорю, что это все ненависть, – объяснил младший лейтенант. – Как у большевиков в двадцатом.
– Что ты несешь, Теофиль? – Мартинковский по-прежнему не мог понять, что Олькевич имеет в виду.
Младший лейтенант бросил окурок под ноги, затушил его, а затем подошел ближе, чтобы его не услышали лишние уши.
– Такая война была в двадцатом году, – начал он объяснять. – В школе вам об этом не рассказывали, – сказал он офицеру и врачу, смотревшим на него с интересом. – Наши сражались с русскими, то есть с Красной Армией, которая уже тогда хотела осчастливить нас социализмом.
– Знаем, знаем, – сказал врач Яблонский, – это тот киевский поход Пилсудского.
– Хорошо соображаешь, парень, но не все знаешь. – Олькевичу было уже пятьдесят, а его собеседники были моложе почти на 20 лет, поэтому младший лейтенант мог себе позволить говорить слегка покровительственным тоном. – Я говорю о той кампании после «чуда на Висле», когда русские убегали так, что только пятки сверкали.
– Причем здесь это? – Мартинковский нетерпеливо кивнул головой на покойника, которого санитары несли к машине.
– Я же говорю, – обиделся Олькевич, – только вы меня все время перебиваете.
Фред устало махнул рукой, так как знал, что болтливый Теофиль не успокоится, пока ему не дадут выговориться.
– Мой отец участвовал в Великопольском восстании, а потом их полк перевели на берег Вислы, чтобы усилить оборону от большевиков, приближавшихся к столице. Когда в августе прорвали фронт, наши быстро двинулись вперед. Большевики ненавидели поляков, если кто-то из наших попадал к ним, с ним жестоко расправлялись. Ну и отец мне однажды рассказал, что они вошли в одну деревню после того, как из нее прогнали большевиков, и тогда нашли в сарае пятерых парней из своего взвода, которые отправились в разведку и не вернулись. Наши были вот так связаны за ноги и шею, тоже сами себя задушили, только сначала им отрезали руки. Крестьянам из этой деревни кацапы сказали, что они будут польским панам снимать перчатки с рук. Но не успели, потому что наши дали им пинка под зад. Вот я и говорю, что убийца ненавидел жертву, как наши восточные друзья.
– Тогда понятно, откуда идея, – сказал врач.
– Осталось только найти этого большевика, – добавил майор Мартинковский, поднимаясь с ящика. – Но сначала я поеду домой вручить цветы жене.
А этот несчастный, подумал Олькевич, даже не смог бы сегодня вручить цветок женщине, потому что ему правую руку отрезали. Правда, если он левша, то как-нибудь справился бы…
Фред Мартинковский пожал руку врачу, похлопал по плечу остающегося на посту Олькевича и пошел вдоль рельсов в сторону вокзала. На стоянке у центрального входа он оставил свой «Полонез» цвета «песок пустыни», который шутники из отдела называли цветом детской неожиданности.
К счастью, сегодня была выходная суббота, к тому же 8 марта. Если бы это был обычный день, ему пришлось бы мчаться в комиссариат и собирать следственную группу, а так все организует Олькевич, хорошо усвоивший, что нужно делать в таких случаях. Теофиль был безнадежным аналитиком, но на предварительном этапе следствия был просто незаменим. Фред мог быть уверен, что на совещании в понедельник Олькевич доложит о задержании группы людей, из которой можно будет выбрать «временного подозреваемого», что даст им возможность спокойно работать пару недель. Благодаря этому Фред мог поехать к жене и ребенку, надеясь, что спокойно проведет с ними остаток дня и воскресенье.
Интересно, мысленно анализировал он отпечатавшуюся в памяти картинку, почему убийца выбрал такое неподходящее место для мести. Намного проще убить железнодорожника не в поезде. Нападение было спланировано и подготовлено. Никто ведь не ездит в поезде со шнуром, кляпом и ножом, чтобы отрезать руку. Сразу следует исключить непредумышленное убийство. У кого-то была серьезная причина, чтобы убить этого человека, да еще таким извращенным способом. Если выясним мотив, найдем убийцу. Следует внимательнее присмотреться к убитому железнодорожнику, его знакомым, проверить круг общения. Еще этот поезд. Если это случилось на трассе, убийцу должен был кто-то видеть. Найти свидетеля будет непросто, это сотни пассажиров. От таможенников мы немного узнаем, только о людях, проходивших досмотр. Их данные переписали, милиция установит личности тех, с кем они вместе ехали. Плюс иностранные пассажиры. Хорошо, что Олькевич свяжется с пограничниками и таможней, чтобы сведения о пассажирах к понедельнику были
