– Может, объясните, в чем дело? – спросил Артем.
– Если скажу, вы уйдете?
Никто не ответил, но Артем, если говорить честно, готов был уйти прямо сейчас, не дожидаясь ее рассказа. Обведя взглядом их маленький коллектив, он увидел, что как минимум двое – Марго и Костя – думают точно так же.
Тамара Сергеевна тем временем подошла к дивану, что стоял под лестницей. Вернее, не диван, а то, что от него осталось: темный от грязи, весь в пятнах, продавленный остов, лишенный спинки и ножек. Никто не садился на него уже лет сто, но старуха уселась, невзирая на пыль и грязь, не выказывая брезгливости.
– Ноги больные, – пояснила она, – тяжело.
Остальные развернулись к ней, продолжая стоять, где стояли. Никто не последовал ее примеру. Костя и Артем держали фонари у бедер, чтобы они освещали пространство, но не били людям в глаза. Адель, кажется, незаметно включил камеру. Артем решил ничего не говорить по этому поводу. Хочет – пусть записывает.
– Я с этим домом с детства связана, – задумчиво произнесла Тамара Сергеевна и подняла лицо к потолку, словно вспоминая, как здесь было раньше. – Дед с бабушкой служили у Валахова.
– Что? Как? – Дана подалась вперед. Артем понял, насколько сильно она потрясена.
Тамара Сергеевна кивнула.
– Сама без малого сорок лет проработала тут, в больнице. И живу рядом всю жизнь, как будто дом не отпускает от себя. Страшное место.
– Правда, что тут людей расстреливали? В подвале? – выпалила Марго.
– Каких людей? – удивилась Тамара Сергеевна. – Нет, конечно. Тут до больницы бюро по инвентаризации было.
Адель торжествующе улыбнулся. Марго недовольно поглядела на Костю – тот выглядел смущенным. Артем не понял, что все это значит, но ему стало жаль парня.
– Про дом многое болтают, и в этом отчасти бабка моя виновата. Всякое люди говорят, правда и выдумки перемешались, одно от другого не отличишь, но расстрелов точно не было. Зато кое-что похуже – было.
– Дети умирали? Из-за призрака? – снова встряла Марго. – Того художника, который свою жену убил?
Старуха негромко хмыкнула и всплеснула руками.
– Не было у него никакой жены, – сердито сказала Дана, недовольная тем, что Тамару Сергеевну все время перебивают. – Валахов всю жизнь оставался холостым.
– Правда, – подтвердила старуха. – Ни одна женщина в здравом уме не стала бы выходить замуж за этого типа. Так до самой смерти и жил один, даже слуги под конец разбежались. Кроме моего деда да бабушки.
– Это из-за его картин? – спросил Костя.
– В каком-то смысле, – подтвердила Тамара Сергеевна. – Но картины, как бы сказать, побочный продукт. Валахов в юности съездил куда-то на Восток и увлекся оккультизмом. Кажется, пытался вызвать дьявола, мечтал заключить с ним сделку. Бабка говорила, он знал какие-то богопротивные заговоры, проводил обряды и писал дьявольские картины. Вроде бы с их помощью он отнимал жизни у тех, кто там изображен, похищал невинные души и отдавал Рогатому. Сатане.
– Чушь какая-то! – сказал Артем.
– Я тоже так думала, когда бабушка в сотый раз об этом рассказывала. Но кое-что оказалось правдой. Например, что Валахов перед смертью писал свой собственный портрет, а когда закончил, то прямо перед ним и повесился. И запретил слуге – моему деду – сообщать о его смерти до истечения трех дней.
– Зачем?
– Валахов был уверен, что если все сделать, как надо, то он воскреснет, сделавшись могущественным и бессмертным. Сатана должен был даровать ему это за многолетнюю верную службу.
– Ваш дед что же – согласился? – с отвращением спросил Костя.
Тамара Сергеевна вздохнула.
– Хозяин пообещал ему деньги и все, что тот пожелает, взамен на помощь. Только вмешалась моя бабка. Она боялась находиться в одном доме с висящим на крюке трупом, проболталась и… В общем, тело сняли и увезли, а после захоронили. Деда забрали. Подробностей толком не знаю – бабушка каждый раз выдавала новые версии. Мать говорила мне, что она немного не в себе, нечего ее слушать. Но вообще-то в те годы многие исчезали: началась революция, следы людей часто терялись.
Тамара Сергеевна замолчала. Больше никто не перебивал ее, не спрашивал ни о чем. На камере Аделя мигал огонек, и взгляд парня, направленный на старуху, был жадным и нетерпеливым.
«Предвкушает, как смонтирует и выложит все это, – подумал Артем. – До чего же некоторые люди жаждут дешевой популярности!
– Я окончила училище и устроилась сюда лаборанткой. Когда бабушка узнала, у нее случился припадок. Она уже была лежачая, ничего не понимала. Но как услышала об этом, вроде бы пришла в себя. Кричала, чтобы я не смела переступать порога проклятого дома. Мы ее еле успокоили, пришлось соврать, что я уволюсь. На другой день бабушка умерла. Я, конечно, никуда уходить не собиралась, продолжила работать. Говорю же, не воспринимала ее слова всерьез. Что взять с умалишенной? Но потом выяснилось, что не так уж она неправа.
– Вы сталкивались с чем-то необычным? – спросил Костя. – Видели что-то?
Марго шумно вздохнула и поглядела в сторону входной двери. Должно быть, ей не терпелось уйти прочь.
– Плохое происходило по ночам, а у меня не было ночных дежурств. Но многие медсестры и врачи поговаривали… – Тамара Сергеевна склонила голову. – Мало кто работал тут долго, в основном люди увольнялись, не продержавшись и года. Моя подруга рассказывала, что по ночам тут слышатся шаги – тяжелые, как будто человек нарочно топает. А еще будто бы кто-то стучит в стены и стонет. Но главное даже не это: шаги могли померещиться, или же кто-то подшучивал. Была еще ординаторская на втором этаже, прямо перед лестницей… – Тамара Сергеевна поежилась и перевела дух. – Самая жуткая комната во всем доме. Бывший кабинет Валахова, где он малевал свои картины и в конце концов повесился. Прямо об этом никто не говорил, но врачи старались не заглядывать туда, особенно поодиночке, никогда не находились там во время ночных дежурств.
– Почему? Вы знаете? – отрывисто спросила Дана.
– Голубое свечение, – вполголоса произнесла старуха непонятную фразу. – Одна из стен по ночам иногда начинает мерцать тусклым голубым светом. Вроде кладбищенского блуждающего огонька. – Ее голос упал до шепота.
– Вот оно что, – пробормотала Дана.
– Свечение не может причинить вреда, – сказал Костя, желая успокоить старуху.
– Это не просто мерцание! Один молоденький доктор рассказывал главврачу, когда увольнялся, а я случайно услышала. Самонадеянный был, не верил, остался там переночевать, хотя его предупреждали. Волосы… Господи боже мой, его волосы были седые! Поседели за одну-единственную ночь. Сияние, говорил он, пронизывает холодом до костей, парализует, подчиняет. Он не мог пошевелиться, не мог сказать ни слова и никогда раньше не испытывал такого страха. Еще этот взгляд! Ему чудилось, будто кто-то смотрит на него сквозь свечение. Про взгляд, кстати, не он один говорил. Не только в той комнате, но и по всему дому бывает: иногда кажется, будто кто-то смотрит на тебя, сверлит взглядом спину. – Тамара Сергеевна взглянула на Марго. – Ты про детей спросила… Да, здесь они умирали чаще, чем в других больницах. Я-то знаю. Всегда – ночью, и причина была одна и та же: остановка сердца. Ни с того ни с сего. Как будто они внезапно просыпались ночью, видели перед собой что-то страшное, дикое, и сердца разрывались от ужаса.
