хорошая девочка. Видно же, что маму слушаешься и вся такая правильная. Так вот — забудь про этого парня. Забудь!
Я впечаталась лицом в раскрытую ладонь и застонала, но Дину уже было не остановить.
— Я не шучу! Он тебя как следует поматросит и даст пинка под зад. Поняла? Я серьёзно, Басов — золотой рубль — он всем нравится, но никто не знает как с ним обращаться. И да, этот парень не гуляет с одной и той же девочкой два раза.
— Мне и одного не надо, а два так вообще перебор, — усмехнулась я и уткнулась взглядом в доску, на которой учитель английского языка писала что-то новое для нас.
Минут пять после моих слов мы сидели тихо, но Дина, очевидно, бурлила ненасытным любопытством, а потому вновь принялась атаковать меня вопросами.
— А что за фильм?
— Я не знаю, — поправила указательным пальцем очки на переносице и усердно принялась выводить слова в своей тетради, — я выбросила билет в урну.
Очередная ложь — билет хранился в чемодане с «сокровищами». Я его, так же, как и цветок олеандра всунула между страницами книги, перед этим долго разглядывая информацию на разноцветном кусочке картона. И грустила, что не могла воспользоваться им по назначению, ведь я никогда за все свои неполные восемнадцать лет жизни не было в кинотеатре, не покупала попкорн и не замирала с дрожью в теле от громких первых звуков вступления.
Вместо этого, я вышла из своей комнаты и прошла на кухню, где почти час помогала бабушке печь яблочный пирог и рогалики с апельсиновым джемом. Вечером мы ждали гостей — к нам должна была прийти новая мамина подруга Марина, её муж Владимир и их сын Виталий, который, так же, как и я, ходил в воскресную школу и на служения. В такой дружной компании взрослые несколько часов с пеной у рта обсуждали святое писание, читали друг другу стихи, а когда им надоело делать это, то перешли к мирскому — сплетням.
Мы с Виталиком же весь вечер просидели молча, взирая друг на друга уныло, с сочувствием, но понимающе.
— А зачем ты его выбросила? — отвлекла меня от тухлых воспоминаний Дина.
— Потому что не хотела никуда идти и тем более с Басовым, — буркнула я.
— Как это не хотела? — кажется, сама у себя просила Шевченко, и тут же замерла, постукивая указательным пальцем по губам. — Нет, всё это не сходится. Ты что-то перепутала. Ты не можешь быть во вкусе Яра.
— Угу. Как скажешь, — отмахнулась я, пытаясь не обижаться на эту очевидную правду.
— Только я всё равно решительно ничего не понимаю.
— Я тоже, — кивнула я, соглашаясь с этим дельным умозаключением.
После моего признания Дина Шевченко прилепилась ко мне намертво. Сначала я думала, что это случилось только из-за любопытства, вспыхнувшего на фоне интереса к моей персоне Ярослава Басова. Но к концу учебного дня я поняла, что мы давно оставили разговоры об этом парне и наше общение закрутилось вокруг других важных подростковых проблем — экзамены, последний в этом году зимний бал, поступление в вуз.
Да и сам Басов, казалось бы, потерял ко мне интерес. Только на большой перемене он подмигнул мне и улыбнулся так тепло, будто бы это не я продинамила его в эту субботу, а кто-то другой. И на том угомонился, чем невероятно меня обрадовал.
Гром грянул позже, когда после уроков я задержалась, чтобы продежурить в кабинете. В этой гимназии, в отличие от моей старой школы, мы не мыли пол и не надраивали окна, но полить цветы и разобрать методички были обязаны.
Я оставила свой портфель на тумбочке у двери, а сама потихоньку занималась делами, а когда закончила и направилась на выход, замерла, так как из бокового кармана моего рюкзака торчал самый настоящий букет.
Это были тюльпаны. Ярко-розовые, завёрнутые в красивую бежевую сетку и пергамент ей в тон. А сверху, между нежных бутонов торчал небольшой конвертик.
Я тут же шагнула ближе и выдернула его, а затем развернула и впилась взглядом в строчки, выведенные чётким, но размашистым почерком:
«Какая боль! Какая боль! Истомина — Басов, 1:0»
И ниже приписка более мелкими буквами:
«Начинаем серию пенальти».
— Вот дурак, — покачала я головой, а затем развернулась и прошла к учительскому столу, из выдвижного ящика которого достала вазу и наполнила её водой из бутылки, предназначенной для полива цветов. И именно туда я сунула, подаренный мне, букет.
Отряхнула руки и вышла за дверь. Остановилась у урны, разорвала записку на мелкие кусочки и выбросила её туда. Хмыкнула и заключила:
— Никаких пенальти. Меня мама убьёт.
Вот только я даже не догадывалась, насколько может быть упёртым Ярослав Басов. До конца недели чего я только не выуживала из своего рюкзака — коробочку с макарунами, маленького плюшевого медвежонка, вязанный чехол на кружку с надписью «я тебя согрею», а в пятницу на ключах от дома я обнаружила брелок из розовой кожи в форме сердечка.
Не знаю, как он умудрялся всё это проворачивать и когда, но именно здесь моё терпение и лопнуло. Я поняла, что стандартного и бронебойного игнора Басов не понимает. А значит, выход мне виделся только один — разговор в лоб.
Именно поэтому уже на следующий день, я выловила в бесконечных школьных коридорах Аммо и припёрла его к стенке.
— Рафаэль, надо бы поговорить, — сложила ладони в умоляющем жесте и кивнула парню на библиотеку, а затем уверенно вошла в неё, ни капли не сомневаясь, что тот последует за мной.
— Ярослав будет убит горем, когда узнает, что ты выбрала меня, — прошёл мимо Аммо и уселся на подоконник, взирая на меня с хитрой улыбочкой, пока я мялась у стеллажа с современной поэзией, абсолютно не зная, с чего начать.
Подзависла, рассматривая его снова и как в первый раз. И только сейчас заметила, что парень выбрил себе виски почти под ноль и практически добела высветил длинную чёлку на макушке. В левом ухе по-прежнему висели две моносерьги — одна в виде блестящего тёмного камушка, вторая продолговатым чёрным крестом.
— Я… э-э-э… я тебя не выбирала, — и тут же захлопнула рот ладошкой, понимая насколько провокационно это прозвучало.
— Неужели? Какая жалость…, — и Аммо карикатурно захныкал, потирая глаза кулаками, словно бы хотел расплакаться.
Ну просто актёр погорелого театра.
— Вообще-то, мне нужен был Басов, — прикусила я верхнюю губу.
— Ну так, а что ты его не выловила, а ко мне пристала? — хмуро принялся он рассматривать свои ногти, будто бы внезапно рассердился
