К идее Класса прислушались: традиционные административные структуры «одного холма», те, что давали хуту последнюю надежду на хотя бы местную автономию, систематически расформировывались, а элитам тутси вручалась почти неограниченная власть эксплуатировать труд хуту и взимать с них налоги. В 1931 г. бельгийцы и церковь низложили мвами, которого сочли слишком независимым, и возвели на трон нового, Мутару Рудахигву, который был со всем тщанием отобран среди возможных претендентов за свою уступчивость. Мутара с готовностью обратился в католичество, отказался от своего божественного статуса и тем самым дал начало повальной моде на крещение, которая вскоре превратила Руанду в самую католицизированную страну в Африке. Затем, в 1933–1934 гг. бельгийцы провели перепись с целью ввести «этнические» удостоверения личности, которые определяли каждого руандийца либо как хуту (85%), либо как тутси (14%). Эти удостоверения почти полностью лишили хуту возможности становиться тутси и позволили бельгийцам усовершенствовать управление системой апартеида, опиравшейся на миф о превосходстве тутси.
Таким образом, приношение пастухов-тутси пользовалось благосклонностью в глазах колониальных господ, в отличие от приношения земледельцев-хуту. Верхний слой тутси, довольный властью и боящийся оказаться мишенью тех самых злоупотреблений, которые сам допускал и поддерживал в отношении хуту, принял свое господство как должное. Католические школы, доминировавшие в колониальной образовательной системе, практиковали открытую дискриминацию в пользу тутси, и тутси наслаждались своей монополией на административные и политические посты, в то время как хуту могли лишь наблюдать, как сокращаются их и без того уже ограниченные возможности выдвинуться. Ничто так ярко не определяет это разделение, как бельгийское изобретение — режим принудительного труда, который требовал, чтобы хуту массово вкалывали, как рабы, на плантациях, строительстве дорог и лесозаготовках, и ставил над ними тутси в роли надсмотрщиков. Десятилетия спустя один престарелый тутси в разговоре с репортером вспоминал подход бельгийского колониального режима такими словами: «БЕЙ ХУТУ КНУТОМ, ИНАЧЕ МЫ БУДЕМ БИТЬ КНУТОМ ТЕБЯ». Жестокость не ограничивалась избиениями: изнуренные принудительными общественными работами крестьяне забрасывали собственные поля, и плодородные холмы Руанды не раз поражал голод. Начиная с 1920‑х сотни тысяч хуту и обедневших деревенских тутси бежали на север — в Уганду и на запад — в Конго, чтобы искать счастья в качестве сельскохозяйственных рабочих-мигрантов.
Какова бы ни была идентичность хуту и тутси в доколониальном государстве, это уже не имело никакого значения: бельгийцы сделали этническую принадлежность определяющей чертой руандийского бытия. Большинство хуту и тутси все еще поддерживали довольно сердечные отношения, продолжали заключать смешанные браки, а судьбы «рядовых тутси» в горах оставались почти неотличимыми от судеб их соседей-хуту. Но поскольку каждого школьника воспитывали на доктрине расового превосходства и неполноценности, идея коллективной национальной идентичности постепенно сдавала свои позиции, и по обе стороны разделительной границы между хуту и тутси развивались взаимоисключающие дискурсы, основанные на взаимных претензиях на права и обидах.
Трибализм[6] порождает трибализм. Сама Бельгия была страной, разделенной по «этническим» линиям, и франкоязычное валлонское меньшинство столетиями доминировало там над фламандским большинством. Но после длительной «общественной революции» Бельгия вступила в эпоху большего демографического равенства. ФЛАМАНДСКИЕ СВЯЩЕННИКИ, КОТОРЫЕ НАЧАЛИ ПОЯВЛЯТЬСЯ В РУАНДЕ ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ, ИДЕНТИФИЦИРОВАЛИСЬ С ХУТУ И ПОДОГРЕВАЛИ ИХ СТРЕМЛЕНИЯ К ПОЛИТИЧЕСКИМ ПЕРЕМЕНАМ. В то же время бельгийская колониальная администрация была передана под опеку Организации Объединенных Наций, и на администрацию оказывалось давление с целью подготовить почву для независимости Руанды. Политические активисты-хуту начали призывать к правлению большинства и своей собственной «социальной революции». Однако политическая борьба в Руанде никогда не была настоящим стремлением к равенству: вопрос был лишь в том, кто будет доминировать в этнически биполярном государстве.
В марте 1957 г. группа из девяти интеллектуалов-хуту опубликовала трактат, известный как «Манифест хуту», выступая за «демократию»; они не отвергали хамитский миф, даже соглашались с ним. Если тутси были иностранными захватчиками, приводили довод авторы, значит, Руанда имеет полное право быть государством большинства хуту. Это и выдавалось за демократическую мысль в Руанде: численный перевес был на стороне хуту. «Манифест» решительно отрицал необходимость избавиться от этнических удостоверений личности — из страха, что это «не позволит статистическому закону установить реальность фактов», словно национальная принадлежность к тутси или хуту автоматически определяла политические взгляды человека. Были и более умеренные точки зрения, но кто слушает умеренных во времена революции? Когда возникли новые партии хуту, призывавшие массы объединяться в своем «хутуизме», полные демократического энтузиазма бельгийцы запланировали выборы. Однако, прежде чем руандийцы смогли увидеть, как выглядит ящик для голосования, сотни их были убиты.
* * *
1 ноября 1959 г. в центральной руандийской провинции Гитарама заместитель главы местной администрации по имени Доминик Мбонъюмутва был избит группой мужчин. Мбонъюмутва был политическим активистом-хуту, а напавшие на него были политическими активистами-тутси, и почти сразу же после того, как они разделались со своей жертвой, расползлись слухи о том, что Мбонъюмутва мертв. На самом деле он не умер, но этим слухам верили; даже сейчас есть хуту, которые считают, что Мбонъюмутва был убит в тот вечер. Вспоминая прошлое, руандийцы говорят, что подобный инцидент так или иначе был неизбежен. Но когда вы в следующий раз прочтете историю вроде той, которая была напечатана на первой странице «Нью-Йорк таймс» в октябре 1997 г., сообщая о «вековой вражде между этническими группами тутси и хуту», знайте, что до того, как избиение Мбонъюмутвы зажгло эту искру в 1959 г., никакого систематического политического насилия между хуту и тутси не существовало — нигде.
Не прошло и 24 часов с момента избиения в Гитараме, а бродячие банды хуту уже нападали на чиновников-тутси и громили дома других тутси. «Социальная революция» началась. Меньше чем за неделю насилие распространилось по большей части территории страны. Хуту самоорганизовались, обычно в группы по десять человек, возглавляемые мужчиной со свистком, чтобы проводить против тутси кампанию грабежей, поджогов, периодических убийств. Этот народный подъем стал известен под названием «ветер разрушения», и одним из его самых горячих поклонников был бельгийский полковник по имени Ги Ложист, который прибыл в Руанду из Конго за три дня до избиения Мбонъюмутвы, чтобы контролировать беспорядки. Руандийцы, которых интересовал вопрос, каково отношение Ложиста к насилию, могли убедиться в том, что его БЕЛЬГИЙСКИЕ СОЛДАТЫ ПРАЗДНО СТОЯЛИ, НАБЛЮДАЯ, КАК ХУТУ ПОДЖИГАЮТ ДОМА ТУТСИ. Сам Ложист говорил об этом 24 года спустя так: «То время было крайне важным для Руанды. Его народу необходимы были поддержка и защита».
