огня да в полымя! У нас, правда, не граница, но врагов тоже хватает. Что же вам поручить?
— Готов выполнить любое задание! — четко произнес я.
— Даже человека застрелить сможете? — Вопросительно и насмешливо произнес комендант, желая охладить мое желание выслужиться любой ценой. — Если он перед вами на коленях со связанными руками и молит вас о пощаде? Целует ваши сапоги? А вы знаете, что у него четверо малолетних детей. Сможете вы выстрелить в него? — резко спросил он и приказал: — Отвечайте быстрее! Ну, сможете?
— Наверно… да…, — растеряно ответил я. Во время службы на границе мне приходилось участвовать в перестрелках с нарушителями. Несколько бандитов мы застрелили. Чья пуля моя или кого-то еще из наряда оборвала жизнь незваного гостя — об этом мы не думали. На войне как на войне — убиваешь ты или тебя. Когда возвращаешься на заставу — понимаешь, что мог погибнуть. В первый раз это страшно, а потом привыкаешь. А после нахождения в камере на Лубянке я утратил боязнь смерти.
— Уверен! Отвечай честно! Уверен? — глядя мне в глаза, словно выстрелил, произнес комендант. Я испугался. Его взгляд был как у тигра — немигающим и равнодушным — как у хозяина тайги. Через три дня после начала службы на заставе я повстречал на тропе тигра. Мне повезло — животное было сыто и настроено миролюбиво. Мгновенья, которые мне показались вечностью, мы стояли и с любопытством изучали друг друга. Наконец гигантская кошка удовлетворила свое любопытство, и исчезло в зарослях. Когда я рассказал на заставе об этой встрече, то старшина уважительно произнес: «Это с тобой Мишка познакомился. У него здесь охотничьи угодья, которые он охранят от других тигров».
— Не знаю, — честно признался я.
— Верю, — вынес свой вердикт Блохин, — Если бы сказал да, то сразу же отправил к психиатру. Не может человек с такой биографией расстреливать безоружных. А мне не нужны вооруженные психи, которые могут и меня застрелить. В порыве выполнения служебных обязанностей.
— А что, такое бывало? — осторожно поинтересовался я.
— Да, — сразу сникнув, признался Блохин, поспешив добавить, — В меня никто не стрелял, но твоего предшественника едва не расстреляли вместе с «врагами народа». Сотрудник увлекся…
— А он…, — теперь я понял смысл фразы, которой встретил меня комендант. Если выжил в камере смертников, то могу получить пулю от палача.
— Кто? Если стрелявший — продолжает служить. А тот в кого стреляли — больше не участвует в казнях. Перекладывает бумажки в 12-ом отделение 1-го спецотдела — вы с ним познакомитесь — попозже, когда тот тебя в курс дела будет вводить. Что бы такого больше не происходило — случайно никого не застрелили, было решено, что бы оформляющий акты об исполнении смертных приговоров сотрудник, служил вместе со стрелками. Тогда они точно не перепутают и не застрелят своего, — буднично объяснил собеседник, — Вот вы и будете проходить по штату 1-го спецотдела, а служить в 5-ом отделение комендатуры Административно — хозяйственного управления НКВД. О вашем прошлом — службе на границы — никто кроме меня знать не должен. Ребята здесь скромные, привыкли держать язык за зубами и не задавать лишних вопросов — поэтому не будут пытаться узнать подробности вашей службы в Красной Армии. Они и сами привыкли оставаться «в тени» — все оформлены «сотрудниками по особым поручениям». А о том, что бы им и вам сотрудники других отделов и управлений не задавали лишних вопросов — это уже моя забота. Как говорится — враг не дремлет — а одна из обязанностей комендатуры — обеспечение режима секретности. Понятно?
— Так точно! — бодро отрапортовал я.
— Это хорошо, что вы все быстро схватываете. Мне как раз был и нужен такой толковый сотрудник, — искренне обрадовался Блохин, а затем пожаловался на своих подчиненных из 5-го отделения, — Исполнители они хорошие, но безынициативные. Каждое задание им приходится очень долго и подробно объяснять. Требовать от них правильно оформлять акты — это быстрее самому все написать. Пишут они с множеством грамматических ошибок, почерк — у курице лучше[10], фамилии путают, могут кого-нибудь забыть вписать… На них постоянно начальник 1-го спецотдела жалуется. А когда прислал своего подчиненного, его по ошибке чуть не застрелили. А все из-за чего — человек чужой. В домино или в шашки с ними в гараже наркомата не играл, на политзанятиях не был. Вот и не запомнили они его. Редко он здесь появлялся. А вы с ними постоянно будете — не только днем, но ночью.
Увидев на моем лице удивление, Блохин объяснил:
— Расстреливают обычно по ночам. А днем вы будете все документы оформлять и в политзанятиях участвовать. Было мне недавно указание усилить воспитательную работу среди сотрудников 5-го отделения. Что бы они свою очередь занялись теми, кого расстреливают. А то жертвы перед смертью выкрикивают различные лозунги и клянутся в верности народу, партии и лично товарищу Сталину. Неправильно это. Раньше нужно было думать об этом, еще до того, как занялись антисоветской деятельностью и стали выполнять задания Троцкого и иностранных разведок! Так что занятия теперь будут проходить часто. А вам нужно в партию вступать. Причем срочно. У нас беспартийные не служат!
— На заста…, — я резко замолк, сообразив, что начал говорить лишнее, — виноват, во время службы в Красной Армии был кандидатом в члены ВКП(б), но…, — я снова умолк, не зная как продолжить.
— Во-первых, что бы я больше никогда ничего не слышал о вашей службе в погранвойсках и нахождении под следствием, — резко оборвал меня комендант, — забудьте об этом периоде вашей жизни. Во-вторых, ваш кандидатский стаж восстановлен. И вы сможете вступить в партию. Сегодня к вам подойдет секретарь парткома управления, и вы с ним решите этот вопрос. Все что нужно он знает. Ясно. В-третьих, мой дружеский совет, во время политзанятий не показываете, что вы самый умный. Что это так я и сам прекрасно знаю, а остальным этого знать не нужно. Люди завистливые и склочные существа. Будьте как все — конспектируйте выступления лектора. Вопросов не задавайте. Сами поймете как себя нужно правильно вести себя. А учитывая ваше желание участвовать в общественной жизни управления — хотите, назначу вас редактором стенгазеты управления?
— Да, — торопливо согласился я, словно боялся, что Блохин передумает. Еще в училище я обнаружил в себе тягу к рисованию. Правда, я рисовал не лучше Остапа Бендера, но моих скромных талантов хватало для оформления стенгазет и «красных уголков».
— Вот там и будете демонстрировать свои знания и навыки, а на политзанятиях в отделение не высовывайтесь. Будьте как все. Понятно, — поинтересовался Блохин.
Исполнители смертных приговоров
Примерно три
