Игнат шмыгал носом, покусывал ногти. Он говорил отрывисто, перед каждой фразой делая глубокий вдох, словно собирался окунуться с головой в ледяную воду.
– И тут мы слышим – звук моторных лодок… Подплывают к нам с двух сторон, глушат моторы. Тишина… Гарик кричит им, мол, ребята, осторожнее, здесь удочки заброшены… Лучше бы он молчал… Я пошел за фонариком, чтобы посветить и посмотреть, что за гости к нам пожаловали. Только в кают-компанию спустился, как услышал автоматную очередь. Я снова наверх… О господи!.. Как вспомню это, так мурашки по коже… Мимо меня Верка пробежала. Вопит страшным голосом, за руку держится, а из нее кровь фонтаном бьет. Кинулась к себе в каюту, закрылась. Тимофеич выскочил из рубки и как крикнет: «Вы что ж, паразиты, делаете?», а его в грудь. Он с палубы в воду упал… Потом все стихло. Я подумал, что Гарик как-то договорился, чтобы прекратили стрельбу… Выглянул из-за рубки. На носу лампочка сигнальная висела. И я увидел Гарика. Он лежал на палубе, голова свешивается, кровь в море струйкой льется… Не дай бог тебе, Кирилл, такое… А эта банда швартуется, на палубу лезет… Я к Верке в каюту на цыпочках. Решил быть с ней до последнего. Но только к ее двери подошел, как опять услышал выстрелы. Я подумал, что они просто так стреляют, куражатся… Оказалось, они ее через иллюминатор расстреляли. В каюте свет горел, и иллюминатор был открыт – ночь-то душная. И они прямо с лодки, короткой очередью…
Игнат замолчал, покрутил головой, схватился за горло, словно ему стало трудно дышать. У меня в голове не укладывалось то, что я услышал от этого человека. Я был наивным и беспечным, когда позволял себе шутить с бандитами. Я не знал, на что они способны, и не чувствовал той опасности, которая от них исходила.
– Что им было надо от вас? – спросил я.
– Не знаю… Нет, мы им не были нужны. Они хотели заполучить яхту. Они вообще не разговаривали с нами, стреляли, и все… Я от страха тогда совсем голову потерял, кинулся в машинное отделение, забрался под ось и дверку за собой захлопнул. Как зверь, который в норе прячется. Потом слышал, как они обыскивали яхту, как спускались в машинное отделение. Я был уверен, что меня рано или поздно найдут, и уже простился с жизнью. Но они, наверное, заглянули в умывальник и пересчитали зубные щетки. А там было только три щетки, у Тимофеича зубов не было, ему щетка не нужна. Вот они и решили, что на борту больше никого нет.
– Они заводили мотор?
– Нет, ни разу.
– А солярка в баках есть?
– Полные баки! Когда Гарик заправлялся, я его еще спрашивал, зачем так много? А он говорит: чтобы наша свобода ни от чего не зависела… Что ты хочешь – у него денег было полно.
– Ты слышал, о чем они говорили?
– Нет, не разобрал. Голоса слышал, но приглушенно: бу-бу-бу. Потом научился их различать. Догадался, что среди них есть женщина. Кажется, их всего пятеро?
– Четверо.
– А потом я услышал новый голос, твой. Я сразу понял, что это человек для банды чужой. Молил бога, чтобы это оказался пограничник или милиционер. Потом, правда, я понял, что ошибся. Я слышал, как на тебя кричали, как стреляли. Значит, пленник…
Он вдруг замолчал, приложил палец к губам и обратил полный ужаса взгляд на потолок. Над нами кто-то ходил – неторопливо, размеренно, вкрадчиво, словно часовой на посту. Некоторое время мы молчали, глядя на потолок. Лицо Игната было перекошено от напряженного ожидания какого-то кошмара. Вскоре шаги затихли.
– Я боюсь, – прошептал Игнат, продолжая пялиться вверх. – Боюсь, что они нас услышат. Тогда нам конец…
Его страх передался мне. Я поднял с пола гаечный ключ. Если сжать его в руке, вес кулака увеличится на килограмм. Можно просто двинуть ключом по темечку. В общем, какое-то оружие у нас было. Добровольно расставаться с жизнью в мои планы не входило.
Чтобы приободрить несчастного Игната, я опустил руку ему на плечо. Он вздрогнул, опустил глаза, облизал губы.
– Ты думаешь, у нас есть шанс отбить у них яхту? – прошептал он.
– Отбить яхту – вряд ли. А сбежать, пожалуй, сможем… Ты рассказывай дальше. Что они делали той ночью?
– Вверх дном все переворачивали. Двигали мебель, кричали друг на друга.
– Может, искали деньги? Гарик с собой много денег взял?
– Думаю, что много. Когда мы маршрут составляли, он выбрал самые крутые рестораны Побережья, в которые собирался нас сводить, и так определил места для стоянок, чтобы к ресторанам было ближе. И хвастался всю дорогу: что, говорит, желаешь выпить и покушать? Сейчас кому надо позвоню, и нам прямо на борт доставят и омаров, и лангустов, и лучшие коньяки… Ты думаешь, эти изверги из-за денег моих ребят замочили?
– Возможно, – ответил я.
– Нелюди, – пробормотал Игнат. – Из-за каких-то поганых денег…
– Мне не понятно, почему они уже два дня стоят на месте? – спросил я. – Чего ждут? Чтобы нагрянула милиция?
– А какая тут милиция? – пожал плечами Игнат. – Открытое море. До берега далеко. Режь, бей, стреляй – никто не услышит. Денег срубили, теперь отдыхают, расслабляются.
– Не очень правдоподобно, – заметил я. – Представь себя на их месте. После всего, что здесь произошло, ты смог бы расслабиться?
Игнат встал, на цыпочках подошел к лестнице, посмотрел вверх.
– Знаешь, приятель, – сказал он, медленно приближаясь ко мне. – Мне трудно представить себя на их месте. Я бы никогда не смог убить человека. А ты? Ты смог бы?
Я тоже встал. Оказывается, мы с Игнатом были почти одного роста.
– Ну, скажи, смог бы? – допытывался Игнат, и от волнения у него задрожали губы.
– Успокойся, – посоветовал я ему.
– Успокоишься тут, – пробормотал Игнат, опуская глаза. – Меня тошнит от крови. Хочется сойти с ума, чтобы забыть весь тот кошмар, чтобы выдавить его из души и никогда больше не воспринимать чужую смерть как свою собственную… У нас был праздник. Мы ушли далеко в море, чтобы нам никто не мешал и чтобы мы никому не мешали. И что же? Уже и на море мало места? Кому Гарик сделал плохо? В чем Тимофеич провинился? Что происходит в этом мерзком мире, скажи?!
На его глаза навернулись слезы. Плечи вздрогнули. Игнат закрыл лицо руками, замычал, как от боли. Я усадил его на трубу.
– Ну-ка, возьми себя в руки, – жестко сказал я. – Нас теперь двое, мы сильные, мы обязательно доберемся до берега, а убийцы будут наказаны.
– Да, конечно, – недоверчиво пролепетал Игнат. – От твоего оптимизма мне становится дурно. Потому что он надуман, за ним ничего нет. Посидел бы ты здесь, каждую секунду ожидая, что вот сейчас они войдут, откроют крышку, выволокут и станут избивать ногами… Я даже не сомневался, что так будет. Я только не знал, когда именно. А когда ты обречен, когда впереди ждут только мучения и смерть, то сама жизнь становится пыткой. Сколько раз я уже был готов закричать, выдать себя, чтобы только избавиться от ожидания…
