— Она моя сестра, Кипп.
Его друг пристально на него посмотрел:
— Нет, Джек. Она тебе не сестра. И она знает об этом вопреки тому, что ты упорно не желаешь признаться в правде даже самому себе. — По лицу Джека Кипп понял, что все его слова напрасны, и попробовал зайти с другой стороны.
— Так ты решил сделать предложение мисс Уилкинс?
— Какое предложение? — Явное недоумение было написано на лице Джека. — Я работаю на этой земле, как простой рабочий. Раз в год я езжу с тобой в Лондон, бесстыдно пользуясь твоими деньгами. Я не могу помочь Мери, я не могу спасти Колтрейн-Хаус, и я играю в глупые и опасные игры, чтобы не сойти с ума. Ты хочешь, чтобы я это предложил мисс Элизабет Уилкинс, Кипп? Что-то подсказывает мне, что она вряд ли будет польщена.
Джек ловко вскочил в седло, не собираясь делиться с другом прочими соображениями. А именно, что мисс Элизабет Уилкинс ему вообще не нравится. Ни одна из женщин, с которыми его знакомили, ни одна из тех, с кем он ложился в постель, его ничуть не интересовала.
— Ну, нам пора. Я хочу, чтобы мы заняли нужную позицию до того, как станет совсем темно.
— Ах, как же несправедливо было называть мою Мери помехой, — сказал Клуни, когда они с Клэнси вышли из своего укрытия в конюшне. Оскорбленный до глубины души, Клуни стал бить себя в грудь кулаками. — Эти слова полоснули по моему сердцу словно лезвием.
— Джек говорил так о Мери только потому, — успокаивал его Клэнси, — что не хотел, чтобы Кипп знал, как сильно он ее любит. А ты знаешь, что любит. Но иногда она и вправду может быть чумой. Признайся, Клуни. Ведь может.
Клуни опустил голову.
— Она не собиралась подкарауливать Джека, когда он целовал белокурую Молли Берне за конюшней. Танцовщицу из «Ковент-Гардена», клянусь, мы нанимали в последний раз.
— Согласен, Мери не хотела подглядывать за Джеком, но он с ней потом неделю не разговаривал. Давай, Клуни, торопись. Они уже довольно далеко отъехали, мы же не хотим пропустить такое зрелище. Или ты останешься и будешь следить за каждым шагом Мери, как ты это делаешь, когда отец Джека в замке? Как будто этому чертенку нужна защита. Ты видел, как она вчера направила пистолет на жирного дружка Августа, когда тот попытался поцеловать ее? Упаси Господи узнать об этом Джеку.
— Она уже давно научилась не рассказывать ему подобные истории. Особенно после того, что случилось, — напомнил Клуни. — Ужасный Август и те два негодяя могли бы убить мальчика, если бы мы не сломали дверь и не спасли его.
— Я думал, что тогда все и кончится, Клуни, — вздохнул Клэнси. — Я думал, что как только Джек поправится, он навсегда уедет из Колтрейн-Хауса. Но это не в характере моего мальчика, Клуни. Даже тогда он не сбежал. «Бейся до последнего вздоха» — вот девиз моего Джека, как и у одного из лучших героев старины Уилла. Ну а теперь поехали. Спрячемся где обычно.
Клуни забрался в седло. У него болело бедро при ходьбе, а в седле почему-то меньше. Клэнси так и не выучился ездить верхом, хотя поскакал бы на край света, только бы быть рядом со своим любимым Джеком.
— Я за тобой, — сказал Клуни, наблюдая с усмешкой, как тощая фигура Клэнси подпрыгивает в седле, совершенно не в такт шагам лошаденки с отвисшим животом.
Клуни затянул было «Скажи мне, где любви начало?», но Клэнси обернулся и взмолился:
— Ради Бога, старик, перестань петь. И без тебя тошно.
Глава 7
Джек сидел на земле на обочине дороги, прислонившись к дереву. Он заранее выбрал это место: с него на целую милю была видна дорога, вившаяся вниз по холму по направлению к Колтрейн-Хаусу.
— Мне будет этого не хватать, когда все закончится, — сказал Кипп, садясь рядом. Он держал в зубах манильскую сигару, втайне надеясь, что так больше похож на виконта Уиллоуби, чем на ребенка, который любит надевать большие сапоги своего отца. — Лунный свет придает всему загадочность. И мне определенно нравятся маски, несмотря на то что ты всего лишь разрешил мне любоваться на твою спину из-за кустов. Одинокий путник — такая романтическая фигура. Кого мы ждем? Кто настолько глуп, что покинет Колтрейн с наступлением темноты, а не при свете дня? Я, конечно, понимаю всю романтичность грабежа лунной ночью. А что похищено в качестве платы за долг? Джек забрал у друга сигару и сунул ее себе в зубы.
— Это барон Хартли, — сказал он, и его глаза превратились в щелки. — Он был слишком пьян днем, чтобы уехать. Что касается твоего вопроса, барону приглянулись серебряные канделябры и еще кое-что другое.
— Что, например?
— Хани Максвелл, — зло усмехнулся Джек, покусывая сигару. — Она, правда, не разделяет его восхищения. И родители Хани не считают свою дочь собственностью Колтрейна, которую можно обменять на пачку долговых расписок. — Улыбка сошла с лица Джека. — Но это не остановило барона: он затащил ее в свою карету и приставил к ней охранника до времени отъезда. То ли он намерен везти ее в Лондон, то ли просто воспользуется ею и вышвырнет где-нибудь по дороге.
— Негодяй, — покачал головой Кипп. — И твой отец на все это смотрит сквозь пальцы.
— Мой отец все это поощряет, Кипп, и ты это хорошо знаешь. — Джек встал, потягиваясь, и вернул сигару другу. — Это единственный способ, которым он может уладить свои долговые обязательства. Генри сейчас очень осторожно намекает ему, что поместье близко к банкротству, а дом больше заложить нельзя. Самое печальное, что Генри прав. Весь доход, получаемый от поместья, уходит на оплату расходов отца.
— Может, Август скоро умрет? Он выглядит просто ужасно. Мери говорит, что его пожелтевшие глаза напоминают большие яичные желтки. Теперь уже недолго, Джек.
— Возможно, Кипп. И будь я проклят, желая смерти собственному отцу, но у меня не осталось сил ждать. Генри рассказал мне о завещании Августа, по которому все переходит ко мне. О! Я уверен, он будет хохотать по дороге в ад при мысли, что оставил мне в наследство разрушенный дом и кучу долгов. На мои плечи также ляжет опекунство над Мери. Но в этом случае она по крайней мере получит наследство своего отца, когда ей исполнится двадцать один год.
— Ты и вправду думаешь, что от этих денег что-то осталось?
— Кое-какие деньги он по закону не имел права трогать. Она получит свое наследство, Кипп, даже если мне придется заложить душу. У нее будут деньги, и свой сезон в Лондоне, и возможность сделать хорошую партию — я дам ей все, что только смогу. Видит Бог, она это заслужила.
— Этого ли она хочет? — Кипп покачал головой. — Я люблю тебя, Джек. Ты мне как брат. Но ты слепой осел.
Джек промолчал, не желая начинать спор. Он вышел из-за деревьев на дорогу, чтобы в наступающей темноте получше рассмотреть свое «наследство».
Колтрейн-Хаус, с семьюдесятью пятью комнатами и обширными садами, был самым красивым поместьем в Линкольншире. Джек вырос с этим чувством. Он любил свой дом, некогда бывший таким величественным, обширные поля, которые стараниями Генри Шерлока были прекрасно возделаны, и свою ежедневную тяжелую работу.
