расположившиеся над занятыми парковочными местами. Их клыки посверкивают, когти поблескивают, из разверстых пастей вырывается ритмичное сипение. Когда я приближаюсь, они обращают ко мне свои горящие красные глаза, в которых читается безграничная злоба и затаенное в глубине души желание учинить мучительные страдания для любого, кто окажется в пределах их досягаемости.
Противоугонки, однако, становятся все более изощренными.
Туннель, ведущий в подземелье, перекрыт ржавой решеткой, которая скрежещет, пока я ее трясу. Через какое-то временя, кажущееся мне нескончаемым, приходит охранник. Это странное обезьяноподобное создание, словно вылепленное косоруким ребенком. Его череп достает почти до потолка, а плечи такие широкие, что он практически уже одним собой перегородил бы туннель.
— Вот же дверной колокол! — рычит он, прежде чем начать с усилием натягивать цепь, поднимающую решетку.
— Никак я не привыкну к этим новомодным штучкам!
Он смотрит на меня без улыбки и преграждает мне путь. Какой-то миг нас разделяет облачко ржавчины, а затем его уносит вентиляцией.
— Обыкновенно этот вход используют для экстренных случаев. К кому вы идете?
— В отдел кадров...
— Несчастный! Разворачивайтесь, пока не поздно. — От гримасы то, что служило ему ртом, превращается в щель почтового ящика. — Или езжайте наземным путем, там веселее, а к тому времени, как вы туда доберетесь, все бюро уже закроются.
— Я знаю... — Мои пальцы все еще испачканы в крови Жалны, и я чувствую слабое биение в том месте, которым я в последний раз гладил ее гриву. — Я просто хочу задать им один вопрос: я нашел на своем участке раздавленного единорога и хочу разобраться, как это могло произойти.
— Он где, твой участок? — (От перехода к «тыканью» у меня широко раскрываются глаза.) — Дай-ка я угадаю... На самых задворках, не? Ты тот самый тролль, который железной рукой рулит гномами и заставляет их каждое полнолуние приносить ритуальные жертвы?
— Это называется выходные, — бурчу я, — и они обязательны по регламенту. Если бы я их время от времени не придерживал, они бы уже прокопали дыру на край света и обратно.
— Еще и обидчивый? — Он разражается смехом, который зловещим эхо раскатывается по коридору. — И рассчитываешь защитить единорогов? Ты не первый, кто пробует. Ты знаешь, что их видать все меньше и меньше? Народ шепчется о разных не очень-то приятных штучках, если ты понимаешь, о чем я.
— Нет, вообще-то, не понимаю. — Я придвигаюсь к нему ближе, пока не оказываюсь вплотную. — Вот поэтому-то я иду спросить ответа с тех, кто в курсе и кто побросал то, к чему привели их решения, на моем участке! А теперь ты подвинешься и дашь мне пройти, а не то вынудишь меня потратить часть злости на тебя.
— Если это ради правого дела, так я не стану тебе мешать, сходи и проведай их. Но только поберегись: чернокнижники из отдела кадров творят с плотью жуткие вещи. Погляди на меня! — Он вытягивает свои волосатые руки, которые достают до земли. — Как-то раз я с ними не поладил. Вместо того чтобы просто уволить меня, они мне устроили профессиональный рост...
За мной со скрипом опускается решетка, и одно из существ-сторожей с парковки испускает зловещие завывание, к которому вскоре присоединяются остальные. Я расцениваю это как поддержку. Все любят единорогов.
Раз уж пришел час стыкнуться с бюрократами в их логове, я расправляю плечи и похрустываю костяшками пальцев. Старею... За последние несколько веков у меня во впадинах суставов отложился известковый налет, и я, чтобы расслабиться, вынужден время от времени растираться горячим уксусом. В одном месте, которое не стану называть, я даже обнаружил несколько окаменелостей — аммониты, полная гадость. Пришлось их выбивать зубилом.
— Лестница в конце коридора, — кидает охранник мне в спину. — Ставь ноги осмотрительно, ступеньки очень коварные. Особенно когда их только что помыли.
* * *
Что первое замечаешь, когда приближаешься к отделу кадров, — это запах. Начинается он с холодного, кислого аромата, напоминающего сушеные трупики пещерных насекомых. Дальше, пока проходишь мимо фотокопировального отдела, вонь человеческих страстей смешивается с амбре лишайника на потолке. И поверх всего в коридоре, словно вечные сожаления, плавает затхлый душок отчаяния и страданий. Лампы разбрасывают лужицы желтоватого света, в котором едва можно различить названия на дверях.
Я стараюсь идти вперед не поднимая шума, если не считать скрежета головы о потолок. Душераздирающие вопли со стороны парковки стихли. Все, что я слышу, — это обычные для административного отдела звуки, да время от времени резкий треск кнута.
И вдруг прямо передо мной распахивается дверь. Я отмахиваюсь от нее локтем и отчетливо слышу звук бьющейся о дерево физиономии. Бронзовая табличка на двери гласит: «Отдел нечеловеческого персонала. Приходить с едой запрещается».
Я немного отступаю назад, чтобы дать двери открыться полностью. В коридор высовывается голова некроманта, держащегося одной рукой за крючковатый нос. В его волосах, увенчанных бесформенным колпаком с серебряным шитьем, потрескивают искры.
— Что вам тут надо? — спрашивает он. — Офисы закрываются через пять минут.
— Мне хватит. — Я решительно шагаю вперед, придерживая дверь. — У меня к вам только один вопрос. Это вы занимаетесь единорогами?
— Да, наш отдел. Но у вас нет права на сведения о ком-либо, кроме себя самого.
— Я просто хочу знать, почему их раздавили.
— А какое это к вам имеет отношение?
— Они мне нравятся. Они вообще всем нравятся!
— Здесь отдел кадров, старина. У нас подобные рассуждения не работают.
Он подумывает захлопнуть дверь, но беглый взгляд на мое плечо, блокирующее дверную коробку, отбивает у него всякую охоту. Я часто произвожу такое действие на людей. Возможно, если бы он сообразил, что в глубине души я тролль совершенно миролюбивый и покладистый, он мог бы пойти на акт насилия, о котором мы оба пожалели бы. Ну, в основном он. К счастью, он предпочел переговоры:
— Я вам дам один совет, — заявляет мне он, размахивая своими исковерканными от заклятий руками. — Я не знаю, из какого сектора вы явились, но я вам предлагаю туда вернуться и предоставить нам заниматься нашей работой. А иначе для вашего послужного списка это окончится худо!
В этот момент грянул звонок, мрачный, как похоронный колокол. Некромант окинул меня довольным взглядом и поправил свой потрепанный колпак.
— Придется вам зайти в другой день, — заявил он. — Бюро только что закрылось!
Вот тогда я сделал
