не опасается. Я сказала вам, что Фонтанж божественно хороша, но не сказала, что она глупа, как пробка. Вспыхнувший огонь долго гореть не будет, Его величество скоро оставит ее, но за это время Ментенон уйдет в тень, и ей уже не занять прежнего места в сердце короля. Вот причина, по которой наша прекрасная Анжелика отправилась в гости к великолепной маркизе де Монтеспан и...
Мадмуазель де Теобон внезапно остановилась на полуслове и испытующе оглядела Шарлотту.
— Я говорю, говорю, говорю, и вдруг подумала: не слишком ли вы молоды, чтобы выслушивать подобные истории?
— Я готова их выслушивать, видя в них знак доверия, а мне оно очень дорого, и я бесконечно вам благодарна, потому что чувствую себя уже не так одиноко в этом огромном дворце... Мне кажется полезным знать тех людей, с которыми предстоит встречаться. И надеюсь, что вы скажете хоть несколько слов о мадемуазель Дезадре и мадемуазель фон...
— Венинген! Вам придется привыкать к немецким именам. О милой Элеоноре можно сказать только одно: она самая чудесная девушка на свете! И самая веселая! По-французски она говорит так причудливо, что герцог Филипп не может удержаться от смеха и хохочет вовсю! Герцогиня Елизавета, естественно, к ней очень привязана и, конечно, переживает ее предстоящий отъезд. Дело в том, что Элеонора помолвлена. Ее жених, эльзасский дворянин с труднопроизносимой для нас фамилией — фон Ратханхаузен, — владеет землями где-то под Страсбургом, но я-то думаю, что Элеонора будет жить больше здесь, чем там. О Жанне Дезадре можно сказать, что она не только образцово исполняет свои обязанности, но и сама образец камеристки: умеет не стушеваться в самой сложной ситуации, и надежность ее не имеет себе равных. Она поставлена старшей над фрейлинами нашей госпожи, но не думаю, чтобы мы доставляли ей много хлопот, тем более что забота о порядке в наших покоях возложена на меня. Для уборки и разных услуг у нас есть шесть горничных, и я в свое время вас с ними познакомлю. Вашу горничную зовут Мари Шарло, работает она добросовестно, но предупреждаю — большая болтушка. Однако она никогда не переходит границы дозволенного и не подразумевает никакой нескромности. Она болтает исключительно из удовольствия поболтать. Сейчас я пришлю ее вам, и она поможет вам устроиться как можно удобнее и лучше. Я зайду за вами незадолго до ужина, чтобы успеть представить вас герцогу Орлеанскому... Прошу, наденьте зеленое платье, оно идеально подходит под цвет ваших глаз! Я уверена, вы понравитесь! А вот туфли... Я постараюсь отыскать для вас пару приличных туфель: в этих идти невозможно!
С этими словами мадемуазель Теобон исчезла, а Шарлотта невольно подумала: сколько же будет говорить ее горничная, если эта очаровательная, но очень говорливая девушка называет ее болтушкой? Однако после тишины и молчания, которых требовала монастырская жизнь, она ничего не имела против разговоров, перемена была ей, прямо скажем, по душе. Она с удовольствием поболтает и с горничной.
Дверь открылась, и в комнату вошла небольшого роста девушка с живыми карими глазами и задорным вздернутым носиком на круглом свежем лице. Мари исполнилось восемнадцать, и она всегда пребывала в прекрасном настроении. Быстренько сделав положенный реверанс, она подняла голову, посмотрела на свою новую госпожу и простодушно выпалила:
— Мне бы очень хотелось, мадемуазель, вам понравиться, потому что вы мне пришлись по душе!
Шарлотта невольно улыбнулась.
— Вот это прямота! Что ж, отплачу тем же: ты мне тоже очень нравишься, и мне кажется, мы прекрасно поладим. Ты давно служишь во дворце?
— Три года, и дворец знаю, как никто.
— А я не знаю его совсем и рассчитываю на тебя, ты мне все покажешь и расскажешь. Мне сказали, что у тебя очень длинный язычок...
— Это мадемуазель Теобон сказала? Я уж знаю. Кто ж еще обо всех рассказывает? Но, если нужно, из меня и слова не вытянешь! — сообщила Мари, став необыкновенно серьезной.
Шарлотта, необычайно растроганная искренней симпатией девушки, протянула ей руку, та, не ожидая подобного жеста, на секунду растерялась, но потом быстро ее пожала, слегка поклонившись.
— Конечно, мы с тобой поладим, — со вздохом облегчения повторила новоиспеченная фрейлина и с благодарностью подумала о тете Клер.
Шарлотта прилагала неимоверные усилия, стараясь, чтобы никто не заметил, как пугает ее неведомый мир, в который она так быстро и неожиданно перенеслась. Безоглядно доверяя своей тете, зная, что она желает ей только добра и относится к ней, как к дочери, девушка все же не могла не страшиться и не испытывать неуверенности, оказавшись после однообразной размеренной жизни монастыря в вихре света, полного блеска и роскоши. У кого угодно голова пошла бы кругом, закружилась она и у Шарлотты. Однако теплый прием герцогини Орлеанской, дружеское расположение мадемуазель де Теобон, искренняя симпатия Мари Шарло немного развеяли ее страх, и ей стало чуть-чуть спокойнее.
Ужины во дворце отличались помпезностью, но Шарлотту поразило даже не это, а сами хозяева замка, герцогская чета, когда она впервые увидела супругов вместе. Хорошо, что мадемуазель де Теобон кое-что успела рассказать ей, иначе она была бы еще больше изумлена.
В самом деле, трудно было отыскать двух людей, столь мало подходящих друг другу. Елизавета Баварская по своей природной стати могла бы носить кирасу[15] ландскнехта[16] и уж не меньше, чем на полголовы, возвышалась над своим супругом. Филипп, герцог Орлеанский, был откровенно маленького роста, и, чтобы казаться повыше, он носил обувь на высоких каблуках и пышно взбитые, завитые волосы, которые прибавляли ему не меньше десяти сантиметров и ниспадали ниже плеч. Елизавета была пухленькой бело-розовой блондинкой, Филипп — сухим, хрупким, бледным брюнетом с небольшим ярко-алым ртом и небольшими живыми черными глазами. Он был по-своему красив, несмотря на слишком маленький рот, который придавал его лицу женственно-капризное выражение. Герцогиня пожаловала на ужин в том же платье, в котором Шарлотта видела ее днем. Герцог же был одет роскошно — в ярко-голубой камзол, расшитый жемчугом, бриллиантами и неимоверным количеством лент и бантов. В свои тридцать девять лет — он был на двенадцать лет старше своей супруги — он выглядел бойким юношей и казался ее ровесником. Улыбающийся, порой даже излишне игривый, Филипп, когда был в хорошем расположении духа, распространял вокруг себя атмосферу изящества, элегантности и веселья. Но и у него бывали дни черной меланхолии и яростных вспышек гнева. Вся его свита, как на подбор, отличалась красотой и статью. Особенно хорош был шевалье де Лоррен,
