Книга София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин

— Потому что, несмотря ни на что, не можешь позабыть Его любовь?

— Нет! — усмехнулась над ним Лючия. — Потому что неудачники всегда вызывают жалость. Как те бедные рыцари Храма, устроившие здесь свою резиденцию. Ты знаешь — они так стремились к Истине, так верили в Нее, что поклялись исполнить все страшные пророчества, которые должны свершиться до Второго Пришествия. Ради грядущего спасения они поклялись пролить реки человеческой крови, уничтожая мечом непокорные народы.

— И тут не обошлось без твоей помощи, — предположил Евгений.

Потеряв ее из вида, он повернул голову, но Лючия приблизилась к нему сзади, встав вплотную за его спиной, и прошептала в ухо низким холодным шепотом:

— А ты? На что ты готов пойти, ради всеобщего спасения? Ради вечной жизни и Царства Небесного?

Она простерла свою длань над плитами с изображением римских цифр — и цифры вспыхнули синим пламенем! Евгений увидел, как десять светящихся цифр, пылавших прямо перед ним, сначала оторвались от земли, а затем стали подниматься, повинуясь напряженной руке Люцифера. Вокруг каждой цифры сияли люминесцентные круги, которые двигались друг относительно друга вместе с надписями на иврите и латыни. Между подвижными кругами пламенели лучистые дорожки — внутри них тоже переливались буквы и каббалистические знаки.

Ну, конечно! На плитах была изображена вовсе не игра в классики, как подумал Евгений, а Древо Сефирот! Падший ангел, перемещаясь по этим цифрам, повторял считалку, тайный смысл которой теперь, более или менее, стал ему понятен. Непонятным оставалось только само действо — для чего Лючия все это ему показывала? Почему все это происходило на Храмовой горе? Какая роль в этой игре была отведена ему?

— Все здесь! — прошептала она. — Ответы на все твои вопросы находятся здесь. Но главный вопрос в том, сумеешь ли ты правильно понять эти ответы?

Продолжая на него смотреть, она сделала три шага назад, отходя спиной к пылающему Древу, и коварно расхохоталась зычным хохотом, так что по плечам у него пробежала немая дрожь.

— Еще увидимся, Эжьен!

Она вдруг стала очень быстро передвигаться. Совершенно противоестественным образом, как при обратной ускоренной перемотке кинофильма! Размахивая руками и ногами, Лючия взмыла вверх, все так же двигаясь спиной назад и глядя на него немигающим взглядом.

Евгений остался один напротив лучезарного Древа Сефирот, висевшего в воздухе над землей. Он решил сделать один шаг вперед, чтобы прикоснуться к пламенным кругам, но в тот же миг пространство рядом с Древом потекло и словно затряслось. Вместо того, чтобы сделать один шаг вперед — он сделал шаг назад! А потом еще и еще! Моторика его тела нарушилась, перестав ему подчиняться. Он тоже стал как бы ускоренно перематывать себя обратно, разбегаясь спиной назад, затем с силой оттолкнулся от земли и взмыл в небо, покидая древние чертоги и стены Храмовой горы.

Эпизод пятый

Минус один — мнимое безумие

Каждое утро он заходил в трамвай, вставал на свое место возле окна и так отправлялся до конечной остановки, и каждый раз, проезжая обратно вечером, сидел в том же трамвае у влажного окна, чтобы на несколько мгновений увидать за ветвями, сбросившими желтую листву, университетские колонны. Они манили его в тусклой осенней сырости на фоне подсвеченных стен, простирая к нему свои объятия. А рельсы трамвая с шумом проносили его по накатанной орбите мимо университета. Он вращался на этой орбите как заколдованная комета, которая не решается покинуть Солнечную систему окончательно, но и не может в ней оставаться на постоянных правах, как это было дозволено большим планетам и спутникам, ухитрявшимся получить вид на жительство в гелиосфере, обустраивая скромный быт где-нибудь на окраинах бедняцких кварталов.

Вокруг исторического центра города, где местами еще встречались уютные скверы, сохранявшие меланхоличное очарование эпохи классицизма, важно пыжились стеклянные небоскребы, отражая высокие облака и стараясь тем самым продемонстрировать свою фундаментальную значительность. Но, если честно, ничего значительного в них не было. Они смотрели свысока, занимая в городском ландшафте доминирующее положение, но никто из прохожих не глядел в их сторону. Никого не восхищала ни их высота, ни переливы зеркальных стекол, потому что у этих огромных зданий не было ни великого прошлого, которое следовало помнить, ни прекрасного будущего, в котором хотелось жить. Никто даже не обращал внимания, когда эти фешенебельные новостройки сносились, и на их месте вырастали другие высотки, более оригинальные по задумке, но на проверку такие же пустотелые.

Ему хотелось пройтись в толпе студентов по университетской аллее, заглянуть в просторный холл, подняться в зал библиотечного каталога, где можно было сколь угодно долго перебирать карточки в ящиках, делая вид, что ищешь книгу с чрезвычайно нужным для тебя содержанием, но которой почему-то нигде не находилось. Или зайти в столовку, чтобы поесть настоящей здоровой еды, с порцией салата, первым и вторым блюдом, сладким компотом и сдобной булочкой, а не эти полуфабрикаты в полиэтиленовой упаковке, которыми за неимением времени всем приходилось питаться, разогревая их в микроволновке не столько для того, чтобы утолить голод, а скорее так, для подстраховки, чтобы это неприятное чувство не застигло тебя врасплох.

Он мог без конца прогуливаться где-нибудь в окрестностях alma mater, кутаясь в стяженную куртку с поднятым воротом и капюшоном, пока вездесущий октябрьский морох не пропитывал ее насквозь. Тогда он возвращался, спускаясь в полуподвал магазинчика, чтобы просушить куртку и как следует отогреться за чашкой горячего кофе. Пару раз он уже мимоходом наведывался в университет, ненадолго, только чтобы осмотреться, так как времени для ностальгии особо не было.

К тому же правила посещения для посторонних лиц, а он теперь считался именно таким лицом, стали совсем не те, что прежде. Теперь на пропускном пункте сидела лицензированная охрана, следившая на мониторах за всеми перемещениями посетителей. Для получения пропуска на проходной нужно было оставлять паспорт с указанием цели и времени посещения. Ничего подобного в студенческую бытность Евгения, понятное дело, не было. Он застал старорежимные времена, когда университетские двери были открыты абсолютно для всех, когда никто бы и не подумал устанавливать на входе металлоискатели, когда никто не боялся незнакомых людей, и люди почему-то ощущали себя в большей безопасности, чем теперь, когда за ними всюду следили камеры видеонаблюдения.

В тот осенний день он тоже оставил на проходной паспорт, поднявшись в зал университетской библиотеки, где просидел около получаса, а затем пошел прогуляться. Он вышел в фойе конференц-зала, где все так же красовалась сюрреалистическая фреска «Возвращение Орфея»,