красиво! А рядом — другой, почерневший от времени, пропитанный пылью и копотью. Словно кто-то разными красками две линии провел.
Как здорово поезд идет — ни толчков, ни качки, словно по струнке. А кто построил путь? Он, Анатолий Закатов, с… товарищами! Знай наших!
В этот вечер Александра Петровна Тишкина и в самом деле собиралась поглядеть, как молодежь приготовилась к празднику. Да только никакого осмотра не получилось. Пришла она в общежитие в сумерки, а тут неожиданно погас свет. И надолго ли — неизвестно. А как он нужен, особенно девчатам — у них в комнатах сейчас в самом разгаре и глаженье и шитье. Вспомнила Александра Петровна — припасены у нее три свечи. Сбегала домой, перерезала свечи пополам, раздала по комнатам. Только раздала — в красном уголке кто-то загорланил песню. Новая забота: надо за гуляками поглядеть — вечер почти что праздничный.
Так и прохлопотала бы до тех пор, пока все спать не улеглись, да пришел из кино Коля Пахомов. Натолкнулся на Александру Петровну в темном коридоре:
— Мама Шура, ты? А что Корочка, заболела, что ли?
Корочка — это сменщица Александры Петровны, вторая кубовщица общежития Капа Соловьева. Звали ее Корочкой за необыкновенную худощавость. Капу не любили — злая, крикливая. У нее без скандала чайника горячей воды — голову помыть — не выпросишь.
— Нет, Капа-то дежурит, — замялась Александра Петровна. — Да темно вот… Долго ли до греха…
Открылась ближняя дверь. Показалась освещенная слабым, колыхающимся светом огромная, почти во всю высоту двери, фигура Ивана Краснова.
— Эй, книжник, — сиплым басом загудел Краснов, — торопись на сто пятьдесят капель! Все законно, праздник! Роман Алексея Толстого «Хождение под мухой»!
Александра Петровна тронула Пахомова за рукав:
— Видишь!
Николай успокоил:
— Ничего, мама Шура. Ты иди, иди, отдыхай. Я погляжу. — И вдруг рассмеялся. — Ну, если Краснов разбуянится, что ты с ним сделаешь? Он же тебя, такую пичужку, одной рукой в форточку выкинет.
Краснов обиделся:
— За кого ты меня принимаешь? А ну, канай по холодку!
Николай покачал головой:
— Понесло! Тоже мне, осколок блатного мира.
— Я — осколок?
Краснов с грозным видом надвинулся на Пахомова. Николай ростом чуть повыше мамы Шуры, но в плечах широк, крепок. Не переставая улыбаться, схватил товарища за бока.
— Берегись, защекочу!
Завозились, запыхтели. Потом раздался хохот, повизгивание Краснова:
— Ой, Колька, отцепись, не могу больше!
Ввалились в комнату, захлопнули дверь.
Александра Петровна вышла на крыльцо.
Вечер выдался ясный, лунный, и весь поселок строителей хорошо виден. Он еще не прибран как следует, потому что весна запоздала. То тут, то там поблескивает жидкая грязь, в ней утопают доски, щепки, камни, разный строительный мусор.
Поселок молод и невелик. Он расположен на краю села — районного центра. Три длинных, приземистых деревянных дома барачного типа вытянулись в одну линию. В первом — контора строительного участка, в среднем — общежитие молодежи. А третий еще пустует — не закончены внутренние работы, тоже будет общежитие.
Напротив — две линии финских домиков, аккуратно оштукатуренных, одинаковых, как птенцы. За ними — три цепочки вагонов-теплушек. Дальше уже станция — Таюрская.
Александра Петровна живет в финском домике как раз напротив общежития. Узенькой, еще не высохшей тропкой пробежала она к себе. Не успела вытереть ноги, как из всех окон поселка брызнул свет. Ну вот и хорошо — И Коля Пахомов в общежитии, и электричество дали.
Уже в комнате, увидев в огромном ворохе неглаженного белья рубашку Толи Закатова, вспомнила: с товарным горючее повез в Болдыри, на прорабовский пункт. Глянула на будильник — десять часов. Ох, пора бы уже ему вернуться! Да нет, рано еще, конец-то немалый.
Домик начало слегка трясти. Поезд. И кажется, оттуда, со стороны Волдырей. Ну да, оттуда. А скорость не сбавляет. На-проход, видать, проскочит станцию. Да это еще ничего не значит. Толя спрыгнет.
А может, он приедет с другим поездом? Все-таки большинство поездов делают остановку. Надо, пожалуй, подождать хоть часик. Все равно, вон сколько белья неглаженого..
Четырехлетняя Светлана, спящая на кровати Александры Петровны, сбросила с себя одеяло. Она лежит, разметав руки, поперек постели, и светлая, русая, как у матери, голова ее неловко свешивается с подушки. Егоза, и во сне свой характер показывает. Зато младший братишка ее, крепыш Валерик, обладатель деревянной кроватки, видимо, ни разу не повернулся. Как положила его Александра Петровна сонного лицом к стене, так и спит.
Кроме этих двух кроватей, в комнате стоит третья — Капы Соловьевой, сейчас пустующая. Еще есть стол у единственного окна да три стула. Впрочем, больше уж ничего и не уместится.
Рядом — кухня, и того меньше. А все вместе — половина домика. У каждой половины — отдельный вход.
Что ж, квартира как квартира. Не то что в вагоне. Там у ребят простуда не проходила. С вечера натопишь — дышать нечем, а утром проснешься — одеяло к стенке примерзло. Правда, и жила-то она в самом худшем вагоне. Такой уж дали, когда поступила на стройку. Другого свободного не нашлось. А теперь что! Теперь грешно на жизнь жаловаться!
Толик на днях выпалил: «Как построим второе общежитие, выставим с твоей квартиры Корочку, мигом выставим». У него все мигом. Мальчишка. Что он понимает? Разве можно сейчас Капу в общежитие? Шутка ли — муж ушел. Правда, и Алексея-то осуждать нельзя — уж очень тяжелый характер у Капы. А все ж какая Капа ни есть, разве легко ей?
Нет, не понять этого ни Толику, ни Ване Краснову. Даже Коля Пахомов и тот говорит: «Хоть и жалко мне Корочку, а все же не люблю ее. Каково-то тебе, мама Шура, с ней под одной крышей?»
Ничего, была бы крыша. А вот когда ни крыши, ни денег, ни близкого человека — это куда уж как плохо. Она по себе знает.
Неслышно снует горячий утюг. Растет цветная стопка выглаженного белья. За привычным делом в домашней тишине текут чередою думы.
Капа-то судя по всему надежду не теряет. Только молчит. Что ж, случается ведь, и возвращаются. Алексей — парень добрый, честный, тоже, наверное, переживает.
А вот Семена уж не жди. Коли решился сбежать в дороге, бросить детей, как щенят, тут же пиши пропало — не объявится, не вернется. И вот удивительно: сейчас и думается обо всем этом без волнения.
А тогда двое суток металась по вокзалу — все не верила, надеялась, ждала. Наконец посмотрела правде в глаза: ушел Семен, бросил, надо начинать жить без него.
Натолкнулась на объявление: требуются рабочие на железнодорожную стройку.
