этого даже не пришлось выходить из дома – и без особого труда выяснил, что старухи правы: их таки обирают, и не по мелочи, а весьма и весьма чувствительно.
Попытки добиться правды в управляющей компании, как водится, ничего не дали. Письменные ответы были невнятными, руководство уклонялось от личных встреч, трубы текли, батареи не грели, а суммы, ежемесячно выставляемые к оплате, неуклонно росли. Потом жильцы многоквартирных домов получили по закону право брать управление домами на себя, для чего следовало всего лишь организовать общественный совет и оформить немногочисленные документы в районной управе. К этому моменту Евгений незаметно для себя оброс целой когортой сочувствующих и готовых поддержать его соседей, которые единогласно избрали его своим полномочным представителем. Сделано это было с немалым облегчением: человек он был волевой, энергичный – как-никак, офицер, хоть и бывший, – грамотный, с математическим складом ума, а главное – не связанный необходимостью ежедневно ходить на работу. Один из главных аргументов в его пользу – то, что вполне вероятные неприятности целиком достанутся ему, – остался неозвученным, но Евгений хорошо знал (или думал, что знает), на что идет. Возможные осложнения его не страшили: он не дрогнул на войне, так неужто побоится засевшего в офисе управляющей компании мелкого ворья?
Дальше события покатились как по маслу: общее собрание жильцов, оформление документов и затянувшаяся без малого на год борьба с компанией за то, чтобы взять управление домом на себя. Закончилась эта борьба известной сценой, имевшей место в кустах сирени во дворе дома, где обитал Евгений Сиднев, а заодно и Юрий Якушев.
Все это поведала Юрию жена Сиднева Марина, когда немного успокоилась и заново обрела способность не только произносить отдельные слова, но и составлять из них связные, осмысленные фразы. К тому времени пострадавший в битве за справедливость отставной капитан уже спал глубоким наркотическим сном в палате интенсивной терапии. Жизни его, по словам хирурга, всерьез ничто не угрожало, делать в пустом приемном покое было нечего, и Юрий по настоянию все того же хирурга почти силой увез Марину Сидневу домой, благо жили они по соседству, более того – в одном подъезде.
Известие о том, что в одном с ним подъезде, оказывается, проживает незнакомый ему ветеран чеченской войны, в общем и целом не произвело на Юрия особенного впечатления. Через Чечню прошли многие – каждый по-своему, кто как сумел, – и это, вопреки широко распространенному мнению, вовсе не повод для того, чтобы с разбега вешаться на шею каждому, кто там побывал. Якушев, во всяком случае, такого желания не испытывал, особенно после нескольких встреч с теми, кого считал когда-то своими боевыми друзьями. А Сиднев и вовсе был ему никем – какой-то офицер связи, перед самым отъездом с Кавказа поймавший в легкие осколок.
Проблема завышенных коммунальных платежей его тоже не слишком беспокоила. Он давно поручил банку, в котором держал свои не шибко завидные сбережения, оплачивать за него счета, и с легким сердцем свалил с плеч долой эту тяжкую повинность. Деньги не являлись для него такой проблемой, как для Сиднева, особенно после получения гонорара за проведенную в конце прошлой осени маленькую спасательную операцию (ту самую, после которой новоявленный дагестанский родственник осчастливил его скорострельным подарком американского производства). Но и он нашел свои финансы не на помойке и не имел ни малейшего желания безропотно отдавать их всякому, у кого появится желание ими завладеть. Однако…
А что, собственно, «однако»? Тут в его рассуждениях снова наличествовал странный пробел, этакий небольшой логический скачок, напоминающий неуклюжий пируэт галантного кавалера, который, прогуливаясь под ручку с дамой (и обязательно на первом свидании, когда так необходимо произвести хорошее впечатление!), за мгновение до того, как закончить начатый шаг и поставить ногу в начищенном до блеска ботинке на землю, замечает в сантиметре от своей подошвы собачью кучку.
Получалось у него примерно следующее: хорошо, пусть ваш Сиднев – ангел во плоти; сам я в этом не уверен, но пусть будет так. Мне на него, если честно, наплевать – как, кстати, и ему на меня. Отстаивая интересы жильцов дома, он, конечно, заботился и обо мне, но ведь я-то его об этом не просил! Если вы запаслись продуктами на год вперед, что-то из ваших запасов, несомненно, перепадет и живущей за плинтусом мыши, но вы же не станете требовать от нее благодарности или, того смешнее, ответной услуги! Короче говоря, вся эта борьба за справедливость меня не касается, и, если кто-то считает, что я кому-то что-то должен, пусть подъедет в институт Склифосовского и спросит у врача, что стало бы с больным Сидневым, если бы мимо места, где его убивали, случайно не проходил я… О! Даже не так, у меня есть формулировка получше: что бы с ним было, если бы я послушался вас, умников, и не пошел выносить вечером мусор, потому что это – к безденежью? А? Молчите? То-то.
В общем, я вашему драгоценному Сидневу уже помог. Дальше начинается уже не помощь, а месть, сведение счетов, находящееся далеко за рамками того, что принято считать нормой поведения в социуме. Сами вы почему-то выходить за эти рамки не торопитесь – прямо скажем, страшновато, – а от меня чего-то хотите… А я, по-вашему, кто – Бэтмен? Робин из Шервуда? Зорро?
«Ну что ты несешь? – с неловкостью подумал Юрий, приближаясь к крыльцу управляющей компании. – Ведь никто же тебя ни о чем ни словечком не попросил! И не просил никто, и необходимости нет никакой, а ты все равно прешься, как «Фердинанд» на русские окопы… Соскучился, захотелось косточки размять? Ничего, сейчас тебе их разомнут. Вон тот красавчик с осветительным прибором под левым глазом начнет, а если один не справится, коллеги помогут…»
Ему опять вспомнился Баклан. Баклан бы в этой ситуации не рассуждал, Баклан сейчас был бы уже в конторе и доламывал там все, что подвернулось под руку – мебель так мебель, морды так морды… Потому что необходимость дать кому-то в рыло он всегда определял не умом, а сердцем. И если бы его заставили эту необходимость обосновать, ответил бы просто: «Да видно же, что козел, чего тут еще обосновывать?! Стариков обворовывал? Женщину (которую, кстати, тоже обворовал) по лицу бил? Мужа ее, инвалида войны, который тебя, ворюгу, за руку схватил, бейсбольными битами до смерти забить пытался? Ну так какие еще тебе нужны обоснования? Получи, фашист, гранату!»
…Однажды, вернувшись на базу из тяжелого рейда, они
