который пробивался сквозь щели в баррикаде. Я хотел заплакать, но не мог, потому что последней частички моей человечности было недостаточно для слез. Вместо этого я просто почувствовал, как во мне медленно закипает гнев, когда я думаю о своей семье и о том, во что они превратились: Mать ублажает Oтца под обеденным столом в присутствии детей, а потом пытается сделать то же самое своему Cыну; Cестра сидит там, осознавая, что происходит, и ест человечину. Меня тошнит. Миска с едой, которую я был вынужден взять с собой, лежит рядом, напоминая мне о том, кем мы стали. Я толкнул её через всю комнату. Он ударилась о стену, и её содержимое вылетело наружу, оставив следы брызг там, где оно приземлилось.
Я не мог не думать о том, сколько времени нам потребовалось, чтобы дойти до такого. Или сколько времени нам не понадобилось, чтобы быть более точными. Если бы общество диктовало, что правильно, а что нет, все осталось бы как прежде я думаю. Но мы стали животными по своей природе, и я ненавидел это.
Я посмотрел за баррикаду, загораживающую окно, и пожалел, что у меня не хватает смелости разломать её и спрыгнуть с карниза. Покончить со всем этим дерьмом. Я молю Бога, чтобы я все еще имел право сидеть рядом с ним, несмотря на то, что я сделал после взрыва.
- Что-то может случиться, - постоянно шептали у меня в голове назойливые мысли.
Ноющая мысль была верна. Что-то могло случиться со дня на день. Если я сейчас убью себя, то никогда об этом не узнаю. Но если что-то все же произойдет, смогу ли я действительно прожить свою жизнь в полной мере, зная то, в чем я принимал участие? Была ли хоть какая-то надежда, что я снова стану нормальным? Но тогда что же является нормальным? Разве общество - все, что неправильно в мире, и мы сейчас - это нормально? Неужели именно так должны вести себя люди? Неужели то, что мы есть на самом деле, нормально? От этой мысли мне стало не по себе. Кто в первую очередь вообще считал разницу между добром и злом? Кто мог сказать, что они были правы в том, что они изначально сказали?
Я старался не думать об этом. Вряд ли когда-нибудь найдется кто-то, кто ответит на мой вопрос. Я просто мучил себя еще больше.
Без всякого предварительного предупреждения (стука или чего-то подобного) дверь спальни распахнулась, и появился Oтец. Он выглядел еще более сердитым, чем когда мы разговаривали внизу. Я мог только предполагать, что Cестра рассказала ему все, что я ей говорил.
- Ты не должен оставаться здесь, Cынок.
- Ну и что ты предлагаешь?
- Если то, как мы живем, не соответствует твоим моральным принципам, то можешь попытать счастье в другом месте.
Сестра ему все рассказала. Черт бы ее побрал! Я не мог не задаться вопросом, держала бы она свой рот на замке, если бы не тот факт, что Mама оттолкнула ее ногу от моей промежности. Я видел уродство ревности на ее лице в то время и знал, что это будет иметь последствия.
- Я не знаю, куда ты пойдешь, - продолжил Oтец, - но я уверен, что там тебе будет лучше, чем здесь.
Мне хотелось поспорить с ним и объяснить, что я чувствую, и что я удивлен тем, что остальные члены семьи не чувствуют того же самого. Я хотел сказать ему, что мне стыдно за то, что я делал, и что они тоже должны были бы это стыдиться, но в этом не было никакого смысла. Я видел по его глазам, что он не в настроении спорить или бросать мне вызов. Кроме того, я еще не был готов покинуть этот дом. Мне некуда было идти, а эти твари все еще рыскали где-то там.
Да, я приветствую смерть, но слишком боюсь броситься навстречу ей с распростертыми объятиями; во мне, как в дураке, жила вечная надежда на то, что скоро к нам придет группа людей и поможет нам.
- Возможно, тебе стоит использовать сегодняшний день, чтобы подумать о том, чего ты действительно хочешь. Ты можешь остаться здесь и приспособиться к нашим обычаям, а можешь уйти и проложить свой собственный жизненный путь. Ты всегда будешь желанным гостем здесь, но не тогда, когда постоянно бросаешь мне вызов. Только не под моей крышей.
Это не твоя крыша, - хотелось мне сказать ему. Мой язык не шевелился. Очевидно, в нем было больше здравого смысла, чем в моем уставшем мозгу.
- Я никуда не хочу идти, - сказал я ему.
Он ничего сразу не сказал. Он просто стоял в дверях и смотрел вниз, туда, где я сидел на полу. Этот взгляд в его глазах все еще пылал, прожигая дыру в том, что осталось от моей души.
- Как хочешь. Оставайся на сегодня. Нет смысла портить всем остальным день только потому, что ты борешься со своими мыслями. Ты останешься здесь и решишь, что ты хочешь делать со своей жизнью и куда ты хочешь пойти. Мы поговорим завтра.
Он ждал ответа, но у меня его не было. Во всяком случае, тот который был ему бы не понравился. Но я промолчал. Он хмыкнул и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Я все еще не мог плакать.
Мой разум все еще был слишком отравлен для этого.
Я мог думать только о том, что привело нас к такому.
Это была моя вина.
Сестра была права.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. До...
Один
Это был первый раз, когда я покинул дом, с тех пор как пару дней назад мы с Oтцом ходили на вылазку, в которую изначально отправились искать еду (или помощь). После отсидки в доме в течение пары следующих дней, я уже и забыл, как здесь красиво. Действительно, это было удивительно, учитывая предполагаемое состояние мира. Я чувствовал себя довольно глупо, что взял с собой топор Oтца в качестве защиты.
Воздух был свежим на вкус. В воздухе витал аромат деревьев и земли. Природа была в своем самом благоухающем виде. Утреннее солнце светило мне прямо в лицо, согревая кожу и заставляя чувствовать себя более живым, чем когда-либо прежде. На деревьях вокруг дома пели птицы, их щебетание было музыкой для моих ушей, привыкших к редкому скрипу старого дома и приглушенному бормотанию
