после гибели маэстро, вот в таком виде.
— Странно, но он еще работает, — сказал он, возвращая шкатулку Сандре.
— Я в этой электронике ничего не смыслю, — сказала она немного смущенно. — Вы, Дари, уже знаете, я всю жизнь занималась только музыкой.
— Да, я понимаю, его снимали, конечно, не при вас, то есть не в вашем присутствии, — сказал он весьма равнодушно.
Эта тема ей была неприятна, и было заметно, что Сандре хотелось поговорить о чем-либо другом.
— Я прошу прощения, — сказал он. — но все таки, что означает ваша фраза: «он погиб»? По документам это был сердечный приступ. Вы, дорогая Сандра, считаете, что ваш муж, — он остановился, подбирая нужные слова, — скончался по другой причине?
— Да, Дари у меня есть веские причины не доверять официальным данным. Во-первых, он никогда не жаловался на сердце, во-вторых, был молод и крепок, ему не было еще и сорока, и в-третьих, в тот трагический вечер, после концерта его вызвали и увезли в департамент наставлений, и больше я его в живых не видела, — она сильно разволновалась, губы ее дрожали, она еле сдерживала слезы.
Ему очень хотелось чем-нибудь утешить эту симпатичную женщину, и он ничего путного не смог придумать, как сказать:
— Успокойтесь, дорогая Сандра, время все лечит.
Он поцеловал ей руку. Сандра была ему благодарна. В этот вечер они долго не расставались. Обсуждая, что можно предпринять — отомстить? Забыл? Бороться? Как мстить? Как бороться? С кем? Ничего конкретного, кроме фантазий не получалось. И у него, имея такой дар, выходило что-то мелкое, одномоментное и главное — злобное. Получалось только одно — забыть или простить. Но это-то и было самым сложным.
* * *
Зимний иней лег на ветки,
Тихо, все кругом бело.
Гармониста ищут детки —
Флейту снегом занесло.
Лиц веселых и улыбок
Уменьшается число
Разгребают снег пушистый,
Руки стынут — ведь мороз.
Здесь и там прошлись — все чисто,
Покраснел уже весь нос.
Вдруг мальчонка неказистый
Скромно дудочку поднял —
Это что ли для флейтиста?
Я ведь первый увидал.
Мне награду нужно срочно,
Я совсем не эгоист.
Пусть хотя бы и заочно.
Мне сыграет гармонист.
* * *
А потом Сандра сильно простудилась и долго, недели четыре, болела. Он ухаживал за ней. Приходилось и кормить, и подавать лекарства, встречать и провожать докторов, добывать еду. Пришлось надеть сломанный браслет, кое-как залепив перекушенную часть. При высокой температуре Сандра иногда бредила, что-то бормотала непонятное, то ли о нем, то ли о маэстро, часто повторяя одни и те же слова — «не трогайте его, не трогайте». Дежуря у ее постели, в полудреме ему во сне часто приходил ветеран-старичок со своим извечным вопросом:
— Что такое счастье? Какое оно? Бывает ли счастье без горя? Бывает ли горе без счастья? — И уходил по-старчески кряхтя куда-то далеко, куда ему самому хотелось бежать. Но как бывает во сне, что-то хочется сделать, а не можешь, наблюдаешь и не можешь пошевелиться, пока не проснешься.
* * *
В тот день зимняя погода преподнесла сюрприз — с утра шел густой, мокрый снег, к обеду превратившийся в мелкий, моросящий дождь. Низкая облачность дождевым туманом окутала все вокруг. Было мрачно и сыро. Серые тени пешеходов монотонно продвигались по тротуарам.
Он, накрывшись капюшоном, торопливо шагал в очередной раз за едой. Привычка остерегаться слежки и опасных случайных встреч выработала в нем правило — оценивать как можно дальше вперед трассу движения и осматриваться каждые пятьдесят метров пути. Казалось, что в такую погоду можно было ослабить бдительность, но он знал, что это ошибка, и продолжал двигаться в привычном ритме.
У самой двери пункта выдачи еды чья-то твердая рука опустилась сзади ему на плечо, и он услышал:
— Прошу предъявить браслет для проверки.
Дверь перед ним открылась, на пороге обозначились двое одинаково одетых, крепких мужчин. Он мгновенно догадался, что сзади и спереди работают опытные профессиональные ребята. Решение необходимо было принимать быстро. Он приподнял левую руку, показывая свой браслет, и одновременно мысли его сконцентрировались только на одном:
— Они не должны меня видеть, меня здесь нет.
Рука на его плече ослабла и исчезла. Он увидел, что эти двое у двери, оглядываясь вокруг, как-то странно ощупывают руками воздух. Плавно, чтобы никого не задеть, он боком приблизился к стене и, прижавшись к ней спиной, стал медленно отодвигаться от задержателей. Старший из них отправил двоих назад в помещение, а тех, что были сзади, направил в разные стороны вдоль тротуара. Сам же по спецфону стал тихо докладывать кому-то о случившемся. Последнее, что он услышал, находясь от старшего уже в метрах пяти, это слово:
— Отбой, — старший вопросительно повторил его дважды.
Завернув за угол, он энергично зашагал к дому и подумал:
— Похоже, еды он сегодня не достанет.
Сандра уже немножко вставала, потихонечку поправлялась. Взволнованно встретив его, она спросила:
— Дари, что-то случилось? Ты так быстро вернулся?
Сегодня она была как-то особенно симпатична. После болезни лицо ее стало еще более утонченным. Только печальные серые глаза говорили о какой-то глубокой грусти, не проходящей уже долгое время.
— Сандра, у меня сегодня пытались проверить браслет. Мне повезло, я вывернулся, — ответил он. — А по сути, была вероятность быть задержанным со всеми последствиями, из этого вытекающими.
Она искренне испугалась.
— Что же теперь? Что же теперь нам делать? — она сказала «нам», и ему стало ее бесконечно жаль.
— Что делать, что делать… — повторил он, уже зная ответ и, стараясь успокоить ее, равнодушно сообщил:
— Мне придется перебраться на чердак. Находиться у вас очень опасно.
— Очень жаль, что так получилось, — сказала она, — это я во всем виновата и этот дурацкий браслет. Зачем я только оставила его у себя? Теперь и с ним надо придумать, что делать? Они вас, наверное, вычислили по браслету. И все-таки, дорогой
Дари, что вы такое натворили? Почему оказались на чердаке? Вы позволите мне быть такой любопытной? Я раньше никогда, вы знаете, не задавала вам таких вопросов. Да и теперь, вы вправе не отвечать мне, если сочтете не нужным давать мне ответ.
Она села в кресло и покорно стала ждать. Он внимательно смотрел на нее, пытаясь прочитать ее мысли, — она думала только о нем и иногда он слышал один и тот же мотив грустной флейты с фортепиано. Выдержав длинную паузу, он сказал:
— Браслет, как улика,
