уткам, сползающим в воду. Я записываю плеск воды о гладкие камни в течение нескольких минут, чтобы позже ускорить запись для получения хорошего эффекта.
Я двигаюсь вместе с камерой, снимая цветы, падающие с дерева, а затем фокусируюсь на городских зданиях, обрамляющих парк.
Я останавливаю запись, затем воспроизвожу ролик, и на моем лице расплывается улыбка.
Идеально.
Поворачиваясь к дорожке, я снова нажимаю на запись, фокусируясь на тротуаре, прежде чем направить объектив на ... уф, Джеймса и Гранта.
Я не прекращаю запись, но получаю хороший кадр их серьезного разговора, излучающего тяжелые мафиозные флюиды.
Я могу использовать это для опасного аспекта в моем сценарии.
Кто бы мог подумать, что охранники пригодятся.
Я перемещаюсь, чтобы лучше видеть дорогу, и фокусируюсь на паре блестящих черных туфель, идущих ко мне. Шаги человека уверенны. Затем, очень медленно, я навожу объектив на ноги человека. Черные брюки от костюма. Накрахмаленную белую рубашку и пиджак.
Дурное предчувствие растекается по моим венам, когда я начинаю понимать, кто у меня в кадре. Тем не менее, я продолжаю снимать, пока не получаю полный вид Николаса, когда он полон огня, направляющегося прямо ко мне, с группой охранников, парящих позади него, как будто они его крылья.
Я быстро заканчиваю сцену, наклоняя камеру и снимая голубое небо, усеянное пушистыми облаками. Как только я нажимаю "Стоп", Николас останавливается передо мной. Он бросает взгляд на камеру в моей руке, прежде чем обрушить на меня всю мощь своего напряженного взгляда.
Мне всегда было трудно общаться, но с Николасом это в миллион раз хуже, и я не могу придумать, что сказать.
— Как дела в университете? – он спрашивает.
— Хорошо. – Затем я думаю спросить. – Как ты узнал, что я здесь?
Он жестом показывает на охранников.
Точно.
Его взгляд снова опускается на мою камеру.
— Ты сняла меня?
Я облизываю свои и без того сухие губы.
— Случайно.
— Покажи мне.
Черт. Это был хороший кадр, и мне бы не хотелось его потерять.
Неохотно я перематываю назад и поворачиваю экран, чтобы Николас мог видеть. Он подходит ко мне слишком близко, и я быстро нажимаю на воспроизведение, чтобы покончить с этим.
Черт возьми, это действительно хороший кадр. Он олицетворяет собой все, за что выступает мафия, и это не помешало ему быть чертовски привлекательным.
Из глубины его груди доносится низкий гул. Мои глаза поднимаются к его лицу, и я пытаюсь прочесть выражение его лица. Ничем не выдавая себя, он бормочет:
— Покажи мне, что еще ты сняла.
На моем лбу появляется морщинка, когда я перематываю к первому ролику. Снова я наблюдаю за его реакцией, но ничего не получаю, пока он просматривает мою работу.
Когда отснятый материал подходит к концу, я нервно тереблю камеру в руках.
— Неплохо. Для чего это будет использовано?
Я снова хмурюсь, не понимая, откуда взялся этот внезапный интерес.
— Ах… Это для сценария, который я написала.
— О чем?
Он, вероятно, будет смеяться.
— О девушке, которая задается вопросом о своем предназначении в безразличном мире.
— Это будет использоваться только для университета?
Я быстро киваю.
— Да.
Глаза Николаса останавливаются на моем лице, и он, кажется, глубоко задумавшимся. Затем уголок его рта приподнимается в горячей ухмылке, которая, вероятно, приносит ему чертовски много секса.
— Я бы хотел посмотреть финальную часть.
А?
Я наклоняю голову, мое замешательство растет, и, не в силах остановиться, я спрашиваю:
— Почему такой внезапный интерес к моей жизни?
— Мы семья, – заявляет он, как будто это должно что-то значить.
Но это не так. И никогда не будет.
На мгновение звуки парка заполняют тишину между нами, когда Николас смотрит в сторону берега.
— Здесь спокойно.
Мой взгляд устремляется к его лицу, и, видя, как он восхищается нашим окружением, я задаюсь вопросом, не наполнена ли его жизнь только смертью и преступлениями. Не зная красоты и покоя. На самом деле это печально, если это так.
Более глубокое знакомство с Николасом заставляет меня хотеть знать больше.
— Тебе не удается провести время на природе? – Спрашиваю я, надеясь, что он ответит и не отмахнется от меня.
Глубоко вздохнув, он снова обращает свое внимание на меня. Он достает конверт из внутреннего кармана своего пиджака и протягивает его мне.
— Эти бумаги касаются твоих новых финансов.
Что?
Сотрясаясь от шока, я беру конверт.
— Зачем новые финансы?
Его взгляд становится жестким, в темно-карих радужках вспыхивает предупреждение.
— Чтобы я мог контролировать твои доходы и расходы.
Мои губы приоткрываются, и я смотрю на него, разинув рот. Хотя я знала, что это может произойти, я надеялась, что этого не случится.
Николас полностью завладел моей жизнью.
Вопреки здравому смыслу, гнев бурлит в моих венах.
— Серьезно? Теперь я должна спрашивать тебя, если мне что-то нужно? – Я прижимаю конверт обратно к его груди. – Черт возьми, нет.
Вместо того, чтобы взять конверт, Николас хватает меня за запястье и прижимает к себе. От резкого движения моя драгоценная камера выскальзывает у меня из рук. Наплевав на гнев Николаса, я вырываюсь из его хватки и толкаю его, прежде чем присесть на корточки перед своей камерой.
— Мудак! Посмотри, что ты наделал. – Кусок откололся от камеры сразу, и от этого зрелища слезы мгновенно подступают к моему горлу. Фотоаппарат – моя самая ценная вещь, не из-за денежной ценности, а потому что он доставил мне столько радости.
Я собираю осколки, стараясь ничего не оставить в надежде, что смогу это починить, и бросаюсь к своей сумке. Я осторожно укладываю остатки внутрь, перекидываю лямки через плечо и, не удостоив Николаса взглядом, направляюсь к главной дороге.
Боль расцветает в моей груди с каждым шагом, который я делаю, ненавидя Николаса еще больше.
Мудак.
Высокомерный, эгоистичный, долбаный монстр.
Боже, как бы я хотела дать ему пощечину.
Внезапно он хватает меня за руку, и разворачивает. Я ударяюсь о его грудь, его пальцы хватают меня за подбородок, и моя голова откидывается назад. Его грубый мужской аромат окутывает меня. Наши гневные взгляды встречаются, заставляя что-то чужое и новое вспыхнуть между нами.
— Ты только что назвала меня мудаком? – Несмотря на то, что он выглядит так, будто вот-вот полностью потеряет самообладание, его тон звучит недоверчиво.
Я не удивлюсь, если ни у кого не хватило смелости проклясть его, и если это так, я рада быть
