во времена политкорректности им присваивали тип «седьмой» или «восьмой», что не мешало им чувствовать себя вполне комфортно. Раньше для них были спецшколы, где с ними работали специалисты, получившие нужное образование, за ними наблюдали медики, психологи. Потом оптимизировали это дело, то есть закрыли спецшколы. Тут на обычные школы денег не хватало, а что уж тут говорить о школах для дебилов. Пусть вливаются в общую массу. Специалисты разбежались, кто куда, по магазинам, ларькам, конторкам. А детишек рассовали в школы по месту жительства. Вот хорошо! И у родителей всегда под боком! И меньше шляются по улицам.
Сразу же увидели Филиппа. Была первая перемена. Он вышел на крыльцо, смачно плюнул в вазон с каким-то экзотическим растением, обложил учителя математики густым матом, потом, расставив руки колесом, что должно было означать крайнюю крутость, шаркающей походкой, виляя бедрами, направился к железной решетчатой ограде, которая по всему периметру ограждала школьную территорию, вышел за ворота на тротуар и закурил, выпуская дым сильными струями. При этом он шумно выдыхал.
— Какой культурный! — заметил Серега. Они стояли напротив школы за дорогой возле угла мебельного магазина. Машины стояли за углом соседнего дома. В магазин то и дело заходили покупатели. — Мог бы покурить и на крыльце или в школьном коридоре. Ах, да! Сейчас же в школах охранники, могут и надавать по шее. Нет! Физический контакт с учениками им запрещен. Они могут только попросить не курить в здании школы.
— Остается только учительская, — сказал Пахом. — Учитель сейчас не имеет право повышать голос на ученика. Это оскорбляет ученическое человеческое достоинство. Может пожаловаться в европейский суд по правам человека. Непонятно, почему они не идут курить в учительскую.
Желваки у него ходили вверх-вниз, кулаки судорожно сжались, только большим усилием воли он удерживал себя от того, чтобы ни перебежать дорогу и задушить Филиппа. После двух-трех затяжек он смачно плевал под ноги.
— Серега! Подержи меня! Я за себя не ручаюсь.
— Что такое? Ты меня пугаешь.
— Сейчас я перейду дорогу и задушу эту тварь! Я не могу! Всё во мне кипит, понимаешь? Держи, говорю!
Серега схватил его за локоть. Дернул назад.
— Да тебя трясет, дружище! Да! Совсем плохи твои дела! Вот нервишки нам сейчас требуются железные. Нельзя так! Будем давать тебе успокоительные таблетки. Не бойся. Они не опасные. Тебе сейчас нужна холодная голова, как чекисту. И стальные нервы.
— Мразь! Не могу смотреть! Убью скотину.
Пахом завыл, крепко сжав зубы.
16. ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО ОТКАЗАТЬСЯ
Кормились друзья на дачке. Лишний раз светиться не входило в их планы. Поэтому выходили они наружу только в случае необходимости, знакомств с соседями не заводили. На ужин — а была пятница — они постились лапшой быстрого приготовления, поскольку ни тот ни другой не желали заморачиваться кулинарными изысками. Серега, сходив в очередной раз на разведку, сказал:
— По субботам здесь проходит дискотека в парке «Юность». Собираются все молодые аборигены. Наша четверка обязательно будет. Это к гадалке ходить не надо! Точняк! Я буду обрабатывать их, запудривать им мозги, а ты в сторонке наблюдай. Может быть, понадобится твоя помощь. Уроды, сам знаешь, непредсказуемы. Могут и в морду кинуться, если им что-то не понравится. Купи завтра спиртного. Много не надо, поскольку пить им сильно не придется. Закусончик! Да! И скачай какую-нибудь дебильную музыку. Я, сам знаешь, подобного не держу. Придется потерпеть! На что только не пойдешь ради дружбы! Даже позабудешь про чувство брезгливости.
Пахом как-то странно посмотрел на него. И промолчал.
— Ты чего, Пахомушка? — встревожился Серега. — Какой-то странный у тебя взгляд? Что ты задумал
— Еще не поздно отказаться. Я не обижусь, — угрюмо проговорил Пахом. Что-то его всё начало раздражать.
— Когда я учился в четвертом классе, отец меня взял на охоту. До этого отказывался брать. Я впервые познал охотничий азарт. Это когда часами стоишь в камышах, не обращая внимания на болотную вонь, холод, противный дождик, который закатывается тебе за воротник. И ждешь, ждешь, ждешь! Все чувства в тебе обострены. Вот она вспорхнула. Ты даешь ей подняться. А сердце колотится, руки дрожат. Но ты понимаешь, что так нельзя, что так всё испортишь. Усилием воли превращаешь себя в безжизненный столб. Выстрел! И утка, кувыркаясь, падает вниз, хлюпкий удар о воду. Она твоя! Ты победил в этом поединке! Ты оказался терпеливее и умней! Драйв необъяснимый! Так вот! Сейчас у меня охотничий азарт. Еще несколько дней назад я мог остановиться, меня можно было отговорить. А теперь уже поздно. Меня сейчас уже ничто не остановит. Если даже ты откажешься, я сам всё доведу до конца! Я уже не могу остановиться! Ты понимаешь меня, Пахом? Понимаешь? Что ты сидишь букой?
— С меня хватит одного Стаса. Если с тобой что-то случится, я не переживу этого. Зря это я затеял.
Пахом отвернулся к окну. Прямо по стеклу била ветка ирги, высокого кустарника с черными ягодами. Воробьи шумной стаей обсадили кустарник.
— Дружище! — удивленно произнес Серега. — Ты же меня прекрасно знаешь! Со мной ничего не может случиться! Так что все твои опасения напрасны. Я с тобой до конца! Ну, чего ты?
— Нет! Серега! Нет!
— Скажи, хоть одно дело, за которое я брался, заканчивалось неудачей? Ну, припомни! Было такое?
— Не припомню. Но это совсем другое.
— То-то же! А что другое, так это хорошо!
17. ИХ НИКТО НЕ ВИДЕЛ
Утром, как снег на голову, свалилась хозяйка. Дверь изнутри закрывалась на большой кованный крючок, которые раньше делали кузнецы. Когда строилась дачка, в магазинах хозтоваров, кроме гвоздей, эмалированных тазиков и прилавка с вечно скучающей продавщицей, больше ничего и не увидишь, все частные строители использовали возможности родного предприятия. Токари, слевари, кузнецы, плотники успевали за трудовую смену поработать и на народолюбивое государство и на народ, который оно так всегда любило, в лице своих товарищей по работе. Бороться с этим было всё равно, что пытаться повернуть реки вспять, хотя и пытались, порой даже успешно, имеются в виду реки. Ну, подошел начальник к токарю, тот в поте лица точит болты. Конечно же, это для предприятия. На них же болтах не написано, что они делаются для глубокоуважаемого дяди Вани, который еще мальчонкой в годы войны пришел сюда.
А вот они не воспользовались этим замечательным творением народных умельцев. Поэтому хозяйка застала их врасплох еще спящими.
— Ой!
Она замерла у порога.
Серега, который лежал в полудрема, открыл глаза и с неудовольствием высказал:
— Это вместо «доброго
